Джулия Куин - Блистательный маркиз

Агата покачала головой:

— Нет. Ничего.

— Я проведу предварительное расследование, но боюсь, что мы ничего не узнаем, пока не получим очередное послание.

— Думаешь, это не последнее?

Джеймс мрачно кивнул:

— Шантажисты просто не способны вовремя остановиться. В этом их роковая ошибка. А я тем временем надену маску нового управляющего. Хотя и не понимаю, как, по-вашему, мне удастся остаться инкогнито.

— Я полагала, что оставаться неузнанным — твой конек.

— Это так, — небрежно бросил он, — но в отличие от Франции, Испании и даже южного побережья я здесь вырос. Почти.

Глаза Агаты приняли отсутствующее выражение. Джеймс догадался, что графиня задумалась о его детстве, о тех случаях, когда ей приходилось выдерживать ожесточенные схватки с его отцом, доказывая, что Джеймсу лучше оставаться у Дэнбери.

— Никто тебя не узнает, — заверила она его наконец.

— А Криббинс?

— Умер в прошлом году.

— О, мне очень жаль! — Ему всегда нравился старый дворецкий.

— Новый тоже ничего, хотя у него хватило дерзости не далее как позавчера попросить меня звать его Уилсоном.

Джеймс мог и не спрашивать, заранее зная ответ. Тем не менее он поинтересовался:

— Это, случайно, не его имя?

— Возможно, — раздраженно буркнула графиня. — Но я не в состоянии его запомнить.

— Вы его только что упомянули.

Она состроила сердитую гримасу.

— Если ему угодно быть моим дворецким, пусть отзывается на имя Криббинс. В моем возрасте радикальные перемены крайне опасны.

— Агата, — сказал Джеймс, демонстрируя терпение, которого он вовсе не испытывал, — не могли бы мы вернуться к сути дела?

— Относительно того, что тебя кто-нибудь узнает?

— Да.

— Никого не осталось. Ты не навещал меня почти десять лет.

Джеймс проигнорировал ее укоряющий тон.

— Вы отлично помните, что виделись со мной в Лондоне.

— Это не считается.

Он решил не спрашивать почему, хотя и знал, что она умирает от желания назвать ему причину.

— Нет ли чего-нибудь особенного, что мне следует знать, прежде чем приступать к обязанностям управляющего? — поинтересовался он.

Графиня недоуменно покачала головой:

— А что такого тебе нужно знать? Ты получил соответствующее твоему положению воспитание. Следовательно, тебе известно все, что касается управления земельной собственностью.

В этом была изрядная доля правды, хотя Джеймс, унаследовав титул, предпочитал использовать управляющих для ведения дел в своих поместьях. Это было тем более удобно, что пребывание в Ривердейл-Касле не доставляло ему особого удовольствия.

— Ну что ж, — сказал он, вставая. — Поскольку Криббинс Первый более не с нами — упокой, Господи, его многострадальную душу…

— И что это должно означать?

Он склонил голову вперед и чуть набок с выражением крайнего сарказма.

— Любой смертный, прослуживший вашим дворецким в течение сорока лет, заслуживает того, чтобы его причислили к лику святых.

— Вот шельмец, и дерзкий к тому же, — пробормотала она.

— Агата!

— Что толку выбирать выражения в моем возрасте?

Джеймс покачал головой:

— Как я заметил ранее, поскольку Криббинс нас покинул, роль управляющего — вполне подходящее прикрытие. К тому же я предпочитаю проводить время на природе, пока стоит такая прекрасная погода.

— Неужели в Лондоне настолько душно?

— Ужасно!

— Ты имеешь в виду воздух или публику?

Джеймс усмехнулся:

— И то и другое. Ну а теперь скажите мне, куда положить вещи. Кстати, тетя Агата, — он нагнулся и поцеловал ее в щеку, — чертовски приятно видеть вас.

Она улыбнулась:

— Я люблю тебя, Джеймс.

К тому времени, когда Элизабет добралась до дома, она совершенно запыхалась и была покрыта грязью с головы до пят. Она так стремилась оказаться подальше от Дэнбери-Хауса, что практически пробежала первую милю. К сожалению, лето в Суррее выдалось на редкость дождливое, а Элизабет никогда не отличалась особой ловкостью. Торчащие из земли корни деревьев ей было крайне трудно обойти. Это привело к тому, что Элизабет шлепнулась, безнадежно испортив свое лучшее платье.

Не то чтобы ее лучшее платье пребывало в хорошем состоянии. В сундуках Хочкисов не было денег на новые туалеты, если только кто-нибудь из детей не вырастал окончательно из старой одежды. Однако у Элизабет еще оставалась гордость, и если она не могла одеть свою семью по последней моде, то по крайней мере старалась, чтобы все они выглядели опрятно.