Джулия Куин: Герцог и я

Ласковые слова, как ни странно, сделали только хуже: Саймон пришел сюда говорить с отцом как взрослый со взрослым, а няня обращается с ним, словно с малым ребенком.

— Я жду, — повторил герцог. — Ты проглотил язык?

Все мышцы у Саймона так напряглись, что тело задрожало. Отец и сын продолжали смотреть друг на друга, и время казалось мальчику вечностью, пока в нее снова не вторглись слова герцога.

— Ты самое большое мое несчастье, — прошипел он. — Не знаю, в чем моя вина, и, надеюсь, Бог простит мне, если я больше никогда тебя не увижу…

— Ваша светлость! — в ужасе воскликнула няня. — Вы это говорите ребенку?!

— Прочь с моих глаз! — крикнул он. — Можете оставаться на службе, пока будете держать его подальше от меня. — С этими словами он направился к двери.

— Постойте!

Он медленно повернулся на голос Саймона.

— Что ты хочешь сказать? Я слушаю.

Саймон сделал три глубоких вдоха через нос. Его рот оставался скованным от гнева и страха. Он попытался сосредоточиться, попробовал провести языком по небу, вспомнить все, что нужно делать, чтобы говорить без запинки. Наконец, когда герцог снова пошел к двери, мальчик произнес:

— Я ваш сын.

Няня Хопкинс не сдержала вздоха облегчения, и что-то похожее на гордость мелькнуло в глазах герцога. Скорее, не гордость, а легкое удовлетворение, но Саймон уловил это и воспрянул духом.

— Я ваш сын, — повторил он немного громче. — И я н-не… я н-н-не…

В горле у него что-то сомкнулось. Он в ужасе замолчал.

«Я должен, должен говорить», — стучало у него в ушах.

Но язык заполнил весь рот, горло сдавило. Глаза отца сузились, в них было…

— Я н-н-е…

— Отправляйся обратно, — негромко сказал герцог. — Здесь тебе не место.

Слова эти пронзили все существо мальчика, боль охватила его тело, и это вылилось в гнев, в ненависть. В эти минуты он дал себе клятву. Он поклялся, что если не может быть таким сыном, каким хочет его видеть этот человек, то и он, Саймон, никогда больше не назовет его отцом. Никогда…

Семейство Бриджертон, пожалуй, одно из самых плодовитых в высших слоях общества. Подобное усердие со стороны виконтессы и покойного ныне виконта, несомненно, достойно похвалы. Несколько банальным может показаться лишь выбор имен для их восьмерых детей: Энтони, Бенедикт, Колин, Дафна, Элоиза, Франческа, Грегори и Гиацинта — потому что, хотя порядок хорош во всем, некоторым может показаться, что разумные родители могли бы давать своим детям имена вне всякой зависимости от порядка букв в алфавите [1].

Более того, если вам, благосклонный читатель, доведется увидеть их всех — виконтессу и восьмерых ее детей — в одной комнате, вас может удивить, даже испугать мысль, что перед вами один и тот же человек, но раздвоившийся, растроившийся, развосьмерившийся… И хотя ваш автор должен признаться, что у него никогда не хватало времени сравнивать цвет глаз у всех восьмерых, тем не менее по комплекции и по роскоши каштанового цвета волос они тоже не слишком отличаются друг от друга. Можно только посочувствовать виконтессе в ее поисках выгодных партий для своего потомства и выразить сожаление, что ни одно из ее чад выгодно не выделяется среди окружающих. И все же есть одно бесспорное преимущество у этой семьи, все члены которой так похожи друг на друга, — никто на свете не посмеет усомниться в законности их происхождения.

Ах, благосклонный читатель, преданный вам автор желает, чтобы во всех семьях существовала такая уверенность…

«Светская хроника леди Уислдаун», 26 апреля 1813 года

— О-ох!

Вайолет Бриджертон с отвращением скомкала листок газеты и швырнула в противоположный угол гостиной.

Ее дочь Дафна сочла благоразумным не обратить внимания на возмущение матери и продолжала заниматься вышиванием. Но не тут-то было.

— Ты читала, что она пишет? — обратилась к ней мать. — Читала?

Дафна нашла глазами комок бумаги, мирно лежащий под столом красного дерева, и ответила:

— У меня не было возможности сделать это до того, как ты так удачно расправилась с ним.

— Тогда прочти! — трагическим тоном велела Вайолет. — И узнаешь, как эта женщина злословит по нашему поводу.

С невозмутимым лицом дочь отложила в сторону вышивание и извлекла из-под стола то, во что превратилась газета. Разгладив листок, она пробежала глазами ту часть «Хроники», которая имела отношение к их семье, и подняла голову.

— Не так уж страшно, мама, — сказала она. — А в сравнении с тем, что она писала на прошлой неделе о семье Фезерингтонов, сплошные комплименты.