Елена Арсеньева - Русские музы для француза, или Куртизанки по натуре (Лидия Нессельроде, Надежда Нарышкина)

Разъяренный скандалом, барон Кнорринг жаждал примирения с зятем и требовал от дочери не больше и не меньше, как проползти на коленях от родительского дома до дома Нарышкина – по улицам и мостовым, прилюдно!

– Может, мне еще и лицо себе расцарапать, власы выдрать и голову пеплом посыпать? – пробурчала себе под нос Надежда, и хоть вслух сего сказать не решилась, однако про себя подумала, что папенька того-с, через край хватили-с. Конечно, она виновна… однако виновна прежде всего в том, что плохо прятала концы в воду. Как говорится в народе, не тот вор, кто украл, а тот, кто попался.

Да даже если и так! Даже если она и попалась! Подумаешь, беременность… ну что ж, дело житейское! Мало ли скандалов разражается в свете? Молва – что пчелиный рой: налетит, погудит, пожалит – да и прочь унесется. И рой этот в свое время носился вокруг очень многих Надеждиных знакомых – тех, которые теперь выступают поборниками добродетели. Как говорят англичане, у каждого в шкафу свой скелет. Взять хотя бы того же московского генерал-губернатора Закревского. Его супруга Аграфена Федоровна, прославленная в стихах Евгения Боратынского и Александра Пушкина, воспевалась этими поэтами отнюдь не за то, что была воплощенной добродетелью, отнюдь нет! С легкой руки Петра Вяземского, циника из циников, она носила прозвище медной Венеры, которую «можно пронять только медным же благонамеренным …». Понятно, какое слово из трех букв следует поставить вместо многоточия? Эх, какими только эпитетами не наделяли стихотворцы эту первую la femme fatale [2]русской поэзии! [3]И Магдалина, и русалка, и вакханка, и Клеопатра… «вокруг нее заразы страстной исполнен воздух»… Граф Арсений Андреевич Закревский таскал на голове целую гирлянду рогов, а туда же, осмеливается рассуждать о нравственности и безнравственности! Что характерно, дочка Лидия, добрая приятельница Надежды Нарышкиной, пошла не в отца унылого, а в развеселую маменьку: взяла да и сбежала от мужа, чопорного графа Дмитрия Нессельроде, в Париж…

Что? Сбежала в Париж?..

А ведь хорошая мысль!

Эту мысль Надежда немедля довела до сведения снисходительной своей maman, и та сочла ее на редкость удачной. В самом деле – распустить слух, Надежда, мол, заболела «от переживаний» и нуждается в самом радикальном лечении расстроенных нервов. А где их лечить, эти самые нервы, как не за границей… Барон тоже счел, что с глаз долой – из сердца вон, в данном случае – с языка досужих сплетников. Уедет Надежда – и шум вокруг ее имени притихнет, молва найдет себе новую поживу, Нарышкин успокоится и, глядишь, соскучится по своей обворожительной, хоть и непутевой женушке, а там не за горами и воссоединение семейства воспоследует…

План был бы всем хорош, да ведь, как и водится между русскими (и обрусевшими!) людьми, гладко было на бумаге, но забыли про овраги, а по ним ходить. Батюшка с матушкой столь рады были сплавить куда подальше провинившуюся дочку, что забыли, куда ее отправляют. Не в скучную Женеву, не в чопорный Лондон – в Париж, средоточие всяческого порока!

И пустили они козла, вернее, козу в огород…

В 1851 году в прелестном городе Париже, на прелестной улице Анжу, той самой, что тянется от предместья Сент-Оноре аж до вокзала Сен-Лазар, под номером восемь значился прелестный трехэтажный дом, который сняли три прелестные иностранные дамы. Отчего именно этот дом приглянулся им, сказать сложно, скорее всего, оттого, что за него запросили совершенно несусветную сумму. Дамы ведь были русские, а стало быть, родились на свет с уверенностью, что чем больше платишь, тем больше удовольствия от жизни получаешь. Все дамы были баснословно богаты, а значит, вполне могли следовать этому правилу. Кроме того, они были молоды и красивы, однако у каждой маячили за спиной свои фурии и эринии, на которых они предпочитали не оглядываться и не вспоминать их. Доподлинно было известно, что дамы эти лечат в Париже нервы, расстроенные неудачными супружествами.

Старшая из них носила прозвище «снежной феи» и звалась Мария Каллергис. Она некоторое время побыла замужем за богатым греком, после чего резко изменила православной вере, приняла католичество, отдала дочь на воспитание в дорогую школу при доминиканском монастыре и приехала в Париж, где немедленно сделалась любовницей небезызвестного Альфреда де Мюссе. Очень возможно, что именно этой связи мировая афористика обязана несколькими прелестными трюизмами, как то: