Мэри Картер - Солнечная песня

Она широко раскрыла глаза. Ее лицо выражало испуг в сочетании с решимостью.

— Не годится так, Мэгги. Не здесь. — Он оглядел пожелтевшие стены, поцарапанный стол и два стула, составлявшие всю мебель крохотной комнатенки, не считая узенькой койки в углу. На столе были навалены его учебники и записи, стояла керосиновая лампа, готовая разогнать сгустившиеся сумерки. Его выходной костюм вместе с двумя сменными рубашками висел на стене рядом с дверью.

Он и вообразить себе не мог ее в столь скромной обстановке. Для него это была всего лишь остановка в пути, место, не слишком удаленное от ирландского гетто и весьма далекое от того, где он собирался быть к тому времени, когда они наконец поженятся. Она была леди, в роскошном платье и дорогой шляпке ей здесь было не место.

Не зная, что заставило ее прийти к нему, Майкл понимал, что просто обязан остановить это безрассудство. По крайней мере так подсказывала ему его совесть. Сердце же и вероломное тело настаивали на совершенно ином.

Он освободился от ее рук и наклонился за сумочкой.

— Тебе не следовало приходить сюда, дорогая. Пойдем, я провожу тебя домой. — Застегивая рубашку, он услышал, как она судорожно вздохнула.

— Ты меня не любишь?

— О чем ты? — Разве не шел он на величайшую жертву, которую мог принести только сильный и энергичный мужчина?

— Если бы ты любил меня, то не прогонял бы.

Он постарался не показать охватившего его раздражения.

— Когда у меня будет настоящий дом, Мэгги Уэйверли, а ты будешь одета в белое свадебное платье, украшенное кружевами и оранжевыми бутонами, с моим кольцом на своем пальце, тогда и только тогда я возьму тебя.

— Я и не подозревала, что ты трус, Майкл, — она повернулась и пошла к двери.

Он схватил ее за плечи и повернул к себе. Сжав ее руки, он наклонился к ней и бросил:

— Я не трус, но и не святой. Чего ты добиваешься, Мэгги?

Она высвободилась из его захвата, обвила его шею руками и приподнялась на цыпочках, пока их губы не соприкоснулись.

— Я хочу тебя, — прошептала она и поцеловала его так, как он никогда не осмеливался целовать ее. Потом Майкл наклонился, подхватил ее на руки и понес к узкой железной койке.

Опустив девушку на постель и обхватив ее руками, он спросил:

— Так ты этого хочешь? — желая услышать от нее «да», он молился, чтобы она сказала «нет».

— Да. — Ее шепот прозвучал громко, как звон тарелки, упавшей на пол.

— Тогда сделаем по-моему.

Раздевал он ее медленно, с нежностью. Когда едва обретенная бравада чуть не изменила ей, он спросил, не передумала ли она.

— Нет, — поспешно заверила она его. — Нет.

Шепча и вздыхая, они оба погрузились в сладкую истому, и ему хотелось, чтобы она никогда не кончалась. Он знал, что навсегда сохранит воспоминание об этом мгновении в своем сердце.

Позже, когда он уже помогал ей одеться, она не позволила ему проводить себя. Он спустился с ней на улицу и остановил пролетку. Захлопнув за собой дверцу, Мэгги высунулась в окошко, а он взял ее руку и сказал:

— Завтра вечером я приду к вам, и мы поговорим с твоим отцом.

Ее глаза наполнились влагой, губы задрожали, но она все же выговорила:

— До встречи, любимый.

Больше он ее не видел.

Гудение колес по стальным рельсам вывело Майкла из задумчивости. Он взял с соседнего сиденья шляпу и почистил ее рукавом пальто. Паровоз засвистел, возвещая их прибытие в Теллурид. В проходе появился проводник в темно-синей униформе.

Майкл посмотрел в окно, пытаясь разглядеть станцию в плотных облаках, опустившихся на горы. Выглядела она как любая другая, но для него отличалась от всех.

Где-то в Теллуриде живет Мэгги, и он не сядет в обратный поезд в Денвер, пока не увидит ее.

— Мама! Я пришла!

Маргарет закончила мытье кистей и убрала их. Обеденный стол был уже расчищен, а законченные картины составлены у задней стенки буфета.

— Я в столовой, девочка! — крикнула она, узнав торопливый цокот туфелек шестилетней дочки. Кухонная дверь распахнулась, и появилось ее сокровище с подпрыгивающими черными локонами и сверкающими синими глазами.

— Тимми сегодня дергал меня за волосы, — пожаловалась девчушка, но вместо того, чтобы печалиться, забралась на стул и, уперев одну руку в бок, гневно встряхнула головой. — Представляешь?

— А что ты ему сделала, Эмма? — Маргарет не удержалась от того, чтобы поправить огромный бант в волосах девочки. Голубые, как небо в ясный день, глаза ответили ей улыбкой.

— Ничего, мамуля.