Наталия Орбенина - Ночная колдунья

– И вам не было обидно, вы не испытывали унижения?

– Может, и случалось нечто подобное, но ведь лучше Вари стать невозможно, – мягко заметила вдова.

– Отчего же невозможно? – Следователь недоуменно поднял белесые брови.

– Вы ведь видели ее, даже теперь, в инвалидной коляске, она все еще хороша. А тогда это было само совершенство природы. Удивительное лицо, какое-то невероятное смешение кровей! Их роду достались чуть раскосые глаза и широкие скулы, темные жесткие густые волосы. Платону Петровичу это придает, – она споткнулась и поправилась: – придавало некоторую резкость чертам. А Варе – особую выразительность, если хотите, загадочность. Мужчины просто разум теряли. Рядом с ней все блекло. К этому надо добавить ум, острый язык, легкую, подвижную высокую фигурку и…

– И огромное наследство, миллионы, не так ли?

– Да, Варвара должна была наследовать дело своего отца, все его капиталы, галантерейные фабрики в Петербурге и Москве, мастерские в Цветочном, само Цветочное, дом в Петербурге на Казанской улице.

– А теперь наследовать будете вы, как законная супруга, и ваш годовалый сынок Николай? – осторожно уточнил Сердюков.

– Да, муж изменил свое завещание сразу после рождения Коли.

– Вероятно, ваши взаимоотношения с Варварой изменились после того, как вы стали женой ее отца, да и к тому же матерью нового наследника?

– Я мало виделась с ней последнее время. Мы почти не общались последний год. Варя и ее муж, почти не выезжая, жили в Цветочном.

– Давайте все же вернемся в тот день, когда с Варей произошло несчастье. Ведь это случилось накануне ее свадьбы?

– Да, Варя и Дмитрий Иванович, ее жених, поехали в тот день верхом. Лошадь понесла, Варя не удержалась в седле и упала.

– Но Варвара Платоновна великолепная наездница, как могла она не удержать отлично выезженную лошадь?

Маргарита Павловна пожала плечами:

– Я плохо езжу верхом. Не знаю. Рядом было много других гостей, все видели, что она не удержалась и упала на камни оврага. Ужасно!

Прозорова вздохнула и стала глядеть в мутное окно, точно припоминая те события.

– А что за крупиночки вы получили как раз накануне от человека по имени Кондратий?

Вдова повернулась к собеседнику с недоумением на лице.

– Ну, те самые, которые должны были помочь вам одолеть ваших врагов?

– Помилуйте, господин следователь, вы верно авантюрных романов начитались! – воскликнула Прозорова.

– Никак нет, вот, извольте видеть, и сам ваш помощник, – и в кабинет по приказу следователя снова ввели мужика.

Маргарита Павловна безучастно посмотрела на свидетеля и произнесла:

– Да, я знаю его. Это крестьянин Кондратий. Он больной человек, он сумасшедший, его лечить надо.

Кондратий хитро смотрел вокруг, кивал головой и смущенно мял руки. На требование Сердюкова повторить рассказ о колдовстве он испуганно замычал:

– Соль, только соль.

Но присутствие Кондратия все же взволновало Прозорову, как ни старалась она казаться невозмутимой. Она заявила, что ей дурно от духоты, и ее отправили в камеру.

Железная дверь с грохотом захлопнулась. Конвоир глянул в глазок и зашагал прочь. Оказавшись одна в камере, Маргарита присела на железную привинченную к полу кровать и обхватила голову руками. Самообладание покинуло ее. Чувства раздирали несчастную душу, воспоминания терзали невыносимой болью. Картины недавнего прошлого вставали перед глазами…

Цветочное, такое уютное и гостеприимное! Парк, дальняя заросшая аллея, а там Митя, милый, ненаглядный Митя! Варя, господи, боже ты мой, Варя! Разве могла она выразить словами чувства, которые она питала к Варе. Разве можно словами описать нежную девичью преданность, восторг, восхищение и невыносимую боль утраты, черную зависть и мучительную ревность!

Маргарита не солгала Сердюкову, девушки выросли рядом и очень любили друг друга. Только любовь эта была разной. Варя любила, чтобы Маргоша, так она звала подругу, находилась всегда под рукой. То отнести тайком любовную записочку, то прочесть с чувством страницы модного романа, со вкусом причесать волосы, забежать к модистке справиться о заказанной шляпке – всегда для нее находилось поручение. Впрочем, и сам Прозоров иногда прибегал к услугам своей воспитанницы в решении всяких домашних проблем. Словом, она была всегда нужна, всегда услужлива, приветлива, скромна и незаметна. Однако домашняя прислуга относилась к ней как к барышне, потому что при всей скромности ее положения в доме сирота держала себя с достоинством, вызывающим уважение.