Елена Арсеньева - Страсть Северной Мессалины

Великое событие торжественно отпраздновали балами, маскарадами, фейерверками, иллюминациями, операми и комедиями в течение по крайней мере восьми дней. А потом императрица, великий князь и великая княгиня (теперь Фике звалась великой княгиней и ее императорским высочеством!) отправились в Киев – в Печерскую лавру – каждый со своей свитой (да-да, у Золушки теперь была своя свита!). И ее уже никто не называл смешным детским именем Фике. Отныне она звалась Екатериной Алексеевной.

И Золушка с полным на то правом окунулась в вихрь придворных удовольствий.

Раньше, в детстве, уроки танцев казались Фике довольно бессмысленным занятием. Теперь Екатерина – отныне она откликалась только на это имя! – стала без ума от танцев! С семи и до девяти утра она брала уроки у знаменитого учителя Ландэ, потом занималась с ним от четырех до семи вечера, ну а затем одевалась к маскараду – и снова танцевала чуть не до утра.

До таких забав была большая охотница и сама императрица. Елизавета Петровна постановила, чтобы на маскарадах, где присутствовали только лица, особо приглашенные ею, все мужчины одевались женщинами, а все женщины – мужчинами. Зрелище по большей части было довольно убогое, хорошо в мужском платье выглядела только сама императрица. Она была высокого роста и, хоть полновата, но чудесно сложена. Ноги у Елизаветы Петровны были очень красивые, и обтягивающие чулки лишь подчеркивали их совершенство. Как-то раз Екатерина не удержалась и сказала императрице: счастье-де, что она не мужчина, иначе вскружила бы головы очень многим женщинам и разбила бы несчетное количество сердец. Кстати сказать, и в женском платье императрица была очаровательна, а танцевала равно восхитительно – что в том, что в другом наряде. Однако лишь на нее, переодетую, и можно было смотреть с удовольствием. Мужчины страшно злились, путаясь в юбках и волоча за собой тяжеленные фижмы, а женщины рисковали быть постоянно опрокинутыми этими чудовищными колоссами, которые беспрестанно всех задевали. Однажды камер-юнкер Сиверс повалил на пол своими фижмами и графиню Гендрикову, и Екатерину. Они даже встать сами не смогли от смеха, пришлось их поднимать!

Екатерина тогда хохотала как сумасшедшая. Поначалу все это было необычайно интересно. Ведь ей было только пятнадцать лет, этой умненькой девочке! И она словно заново открывала для себя мир беззаботной юности, неумеренного веселья – и большого богатства.

Кстати, о богатстве. Великой княгине было выделено «на булавки» тридцать тысяч рублей в год, и сначала это казалось баснословно огромной суммой. Ведь Германия отпустила ее бесприданницей – натурально с одним только медным кувшином в руках! Но очень скоро выяснилось, что сумма не так уж велика. С самого начала Екатерина получила всего пятнадцать тысяч, а на остальные деньги наделала долгов, которые очень рассердили императрицу. Но как было их не наделать?! Екатерина старалась быть приятной своему окружению, беспрестанно делала подарки и подарочки всем, начиная с собственной матери и кончая фрейлинами. Она была расточительна прежде всего потому, что презирала богатство. Деньги служили для нее не целью, а всего лишь средством доставить себе и другим удовольствие. Кроме того, невозможно было жить при таком роскошном дворе – и не быть расточительной. Дамы меняли туалеты по крайней мере дважды в день. Такой порядок был установлен самой Елизаветой Петровной, которая очень любила наряды и никогда не надевала дважды одного и того же платья. И Екатерина была вынуждена соответствовать этим правилам.

Увы, при легкомысленном дворе невозможно не сделаться легкомысленной. Читать книги было некогда. Да и с кем их обсуждать? Не с великим же князем, который, по наблюдениям Екатерины, все больше и больше впадал в детство… Он перенес оспу и стал совсем уж невзрачен на вид. Болезнь еще больше замедлила его умственное развитие, он сделался совершенно неукротим в своих прихотях, в грубости и жестокости. Петер или обучал шагистике и ружейным приемам своих слуг, или играл в куклы: у него была целая кукольная армия, разодетая, само собой, на голштинский манер, и принц упивался полной покорностью этих солдат.

Мать все больше отдалялась от Екатерины. Иоганна не могла перестать интриговать, она дружила только с людьми, которые не стеснялись втихомолку осуждать императрицу, а Екатерине это не нравилось… Мать обижалась и, в свою очередь, досаждала дочери, как только могла. Вздумалось той погулять со своими служанками среди ночи по саду (без единого мужчины, даже без камердинера) – это вылилось в грандиозный скандал, мать обвинила ее чуть ли не в распутстве. Екатерина вздумала спросить матушку о различии полов – снова крик, снова упреки… Кажется, Иоганна испытывала истинное удовольствие, доводя дочь до слез.