Бетина Линдсей - Соблазненный змей

Она лежала в незнакомой постели, в незнакомом доме и ждала незнакомца. Своего мужа. Тонкое полотно простыни ласкало тело. Слух напряженно ловил каждый звук: чьи-то шаги по выложенной плитами дорожке за решетчатой дверью из матового стекла, плеск воды бьющего посреди патио мраморного фонтана, вскрики тропических птиц, шорохи крыльев в пышных кронах пальм в оранжерее.

Да, она вышла за совершенно незнакомого ей человека. Которого тем не менее боготворила уже несколько лет, которым восхищалась еще до первой их встречи. Выучила едва ли не наизусть описания всех его путешествий. С пером в руках проштудировала его научные труды. Перечитала хранившиеся в доме его письма к отцу.

Навсегда врезались в ее память строки отцовского письма. «Будучи на Борнео, — писал отец, — я не мог даже предполагать, что встречу здесь хотя бы еще одного белого человека. Тем более англичанина. Но это произошло. Передо мной предстал златокудрый Адонис, на голову возвышавшийся над низкорослыми туземцами. На нем была только набедренная повязка. Талию опоясывала прочная, как корабельный канат, веревка, за которую был заткнут острый, отражавший солнечные лучи нож. Грудь и плечи разрисованы в стиле местных островитян. С ушей ниспадал целый каскад затейливых серег. А на левой щеке изображение змеи.

Мы познакомились. Я узнал, что его фамилия — Данрейвен. Он христианин, окончивший в свое время Итонский колледж. Изучал историю, нравы и обычаи аборигенов островов Индийского и Тихого океанов. А затем и сам решил стать островитянином. Он считает, что для успешного изучения культуры и мировоззрения туземцев необходимо жить вместе с ними, следуя их обычаям и традициям. Это совершенно необыкновенный, выдающийся ученый! Причем последнее время он стал заниматься не только островитянами, но и аборигенами Гималаев».

Письмо произвело на нее огромное впечатление. И во многом решило ее судьбу.

Лилит в то время было семнадцать. Ее сверстницы в Девоншире начинали выезжать в свет и всерьез задумываться о замужестве. Она же вела жизнь затворницы, днями просиживая за географическими картами. Искала и отмечала на них острова, где должны были в тот момент находиться отец и ее Адонис, которого на самом деле звали Адамом.

Адам Данрейвен… Итак, она столько знала о нем и в то же время не знала ничего. И впервые увидела только вчера, стоя рядом с ним в церкви святого Иоанна и произнося клятву супружеской верности.

На нем был строгий темный сюртук, белая сорочка и шелковый галстук. Золотистые волосы падали на плечи.

Он выглядел одновременно вполне цивилизованным европейцем и дикарем с какого-нибудь затерянного в океане острова.

И вот Лилит берет перо и ставит свою подпись в книге регистраций браков. Рядом с его — небрежной, размашистой. Закрывает глаза, еще не веря, что это происходит наяву. Ведь в прошлом ее жизнь была отделена от остального мира вуалью. И вот явился сказочный принц, чтобы заключить ее в объятия… Но нет! Он не сделал этого. Даже тогда, когда послышались слова священника: «Теперь вы можете поцеловать свою жену». Вместо поцелуя Данрейвен отступил на шаг и, так и не подняв вуали, учтиво поклонился…

Вуаль… Лицо Лилит исказилось, ладонь машинально прошлась по лицу, и пальцы, в который, Господи, раз ощутили привычные рубцы…

Однажды ночью масляная лампа, стоявшая на краю ночного столика у изголовья ее детской кроватки, упала на подушку. Загорелись и подушка и одеяло. С тяжелыми ожогами Лилит увезли в больницу. Ей было десять лет.

Потянулись месяцы и годы хождений по врачам и косметологам. Какими только мазями и эликсирами ее не натирали! Дважды прибегали к пластической операции. Она мужественно переносила страдания, о которых и сейчас вспоминается с ужасом. Но все оказалось напрасным…

Сцепив на затылке руки, Лилит напряженно всматривается в потолок. Ей кажется: вот она медленно идет по пустынной улице. Дом спит, светится лишь одно окно… Это ее окно. Там, за окном, чья-то тень. Тень печали, которая погнала ее на улицу.

Мимо промчался кеб с поздними пассажирами, шумное дыхание лошадей теплом коснулось Лилит и растаяло в тишине лондонской ночи. Легкий ветер не в силах унять разгоряченное воображение…

Хватит, хватит! Лилит судорожно потянулась и одернула сбившуюся батистовую ночную рубашку. Пряный аромат щекотал ее ноздри. Она сморщилась, потерла переносицу: чих у нее вызывал любой запах — будь то табак, духи, даже весенний воздух. Но этот, явно восточный, фимиам был настолько странным, что ей вдруг стало крайне неуютно. Он будоражил нервы, рождал безотчетную тревогу и… острое подсознательное любопытство.