— Хватит, мисс Холли, достаточно, все в порядке. Вы сделали все как надо, не сомневайтесь. Не хотим же мы, чтобы пальцы у вас загрубели, как домик улитки, верно ведь? Сейчас покажем вашему папе, и вот увидите, он скажет, что лучше не бывает, клянусь.
И Алек не мог найти слов, чтобы по достоинству оценить шкотовый узел. Не дай Бог, чтобы руки Холли превратились в панцирь улитки!
Холли была одета, как все матросы, в шерстяную фуфайку с красно-белыми полосами и широкие брюки из грубой бумажной ткани, облегавшие худенькое тельце, словно перчатка. Брюки, как и у остальных, расширялись от колена, чтобы было удобнее закатывать их, когда моешь палубу или взбираешься по вантам. На голове лихо сидела черная матросская шапочка из просмоленной парусины, неплохо защищавшая от ветра и дождя, а важнее всего — от солнца. Холли была белокожей блондинкой, и Алек беспокоился, что дочери станет худо, пока наконец не сумел убедить ее не снимать днем шапку, объяснив, что не желает видеть четырехлетнюю девочку такой же обветренной и морщинистой, как старый Панко, парусный мастер.
Холли подняла тогда голубые глазки и объявила:
— Папа, ты ошибаешься, мне уже почти пять.
— Прошу прощения, — извинился он, надвигая ей шапку на лоб. — Если это так, значит, я совсем не молод. Вскоре после твоего дня рождения мне исполнится тридцать два.
Холли долго пристально вглядывалась в отца и наконец покачала головой:
— Нет, ты не старый, папа. Я согласна с мисс Бленчард. Ты такой красивый! Я не так много знаю насчет греческих монет, как она, но даже миссис Суиндел иногда не сводит с тебя глаз.
— Мисс Бленчард… — ошеломленно протянул Алек, не обращая внимания на последующую речь дочери.
— Она приезжала сюда однажды, не помнишь? Прошлым маем, когда мы были в Лондоне. Ты привез ее посмотреть корабль. Она смеялась и говорила, как хочет сделать с тобой… ну, всякое там, а ты ответил, что ее зад стоит того, чтобы подержаться за него подольше, и….
— Хватит, хватит, — перебил Алек, поспешно зажимая ладонью рот Холли, и заметил, как Тикнор сделал то же самое с собственным ртом, по всей видимости, из последних сил пытаясь удержаться от смеха. — Вполне достаточно.
Алека терзали угрызения совести и одновременно безумное желание расхохотаться. Он вспомнил тот день, пять месяцев назад. Тогда он был уверен, что Холли вместе с няней, миссис Суиндел, находится в лондонском городском доме, поэтому, когда Эйлин Бленчард уговорила его позволить посмотреть один из его кораблей, Алек согласился.
Он громко застонал при одной мысли о том, как все вышло. Хорошо еще, что они не успели заняться любовью. Холли могла наткнуться на них и спокойно, но с любопытством потребовать объяснения своим звонким голоском.
Алек широко улыбнулся дочери. Холли была не по годам развита, иногда казалась чистым наказанием Господним, иногда чрезмерно серьезной и такой красивой, что Алек чувствовал, как слезы жгут веки при одном взгляде на нее. И она принадлежала ему. Дар Бога, простившего его гневные жалобы на судьбу, его горечь, ледяное оцепенение.
Холли сейчас была босиком: из брюк высовывались загорелые исцарапанные ножонки с загрубевшими ступнями. Пальцы подрагивали в такт морской песне Пиппина, веселой истории о капитане, ухитрившемся проиграть корабль и всю добычу дьяволу, поскольку был слишком глуп, чтобы понять: вилы, хвост и рога не могут принадлежать простому смертному. Пиппин был юнгой Алека на борту, чем-то вроде камердинера на суше, сообразительным пятнадцатилетним парнишкой, чья мать оставила его на ступеньках собора Святого Павла, мальчишкой, боготворившим капитана и обожавшим Холли.
Алек поднял глаза на фок-мачту. Дул ровный северо-западный ветер, немного сносивший судно.
— Мистер Питтс, выровняйте немного курс, — окликнул он старшего помощника, плававшего с ним шесть лет и знавшего корабль и его повадки так же хорошо, как капитана.
— Есть, капитан, — отозвался Эйбел Питтс. — Я смотрел на этого проклятого альбатроса. Хочет заставить нас погоняться за ним, только ничего не выйдет!
Алек улыбнулся и оглядел горизонт. Альбатрос, широко раскинув крылья, взмывал и нырял, то приближаясь к баркентине, то вновь отлетая. Стоял прекрасный октябрьский день, солнечный и ясный. По лазурному небу кое-где были разбросаны белые шарики облаков. Океан спокойно катил бесконечные волны. Они доберутся до Чезапик-Бей, голубого залива, к утру, если ветер удержится, и Алек отправится в Балтимор навестить Джеймса Пакстона, после того как судно пройдет еще сто пятьдесят миль и достигнет внутреннего бассейна. Мистера Джеймса Пакстона, поправил он себя, или его сына, мистера Юджина Пакстона.
Читать дальше