Елена Езерская - Бедная Настя. Книга 7. Как Феникс из пепла

Разбудила ее зареванная и перепуганная Татьяна.

— Анастасия Петровна, миленькая, вставайте, горе-то у нас какое, горе! — всхлипывала она, тряся Анну за плечо.

— Что?! — вскинулась Анна. — Что случилось? Да говори же ты, не тяни!

— Княгиня Лизавета Петровна, сестра ваша, — простенала Татьяна, заламывая руки на груди, — еще засветло собралась сама и уехала куда-то. Ничего никому не сказала — разбудила потихоньку кучера, и — все. Только и видели ее сердешную…

— Итак, вы утверждаете, что два месяца назад полагали в этом молодом человеке своего сына, а сегодня уже не считаете его таковым?

— Именно так, — подтвердила побледневшая Сычиха, невольно оглянувшись на сидевшую на месте истца Анну, и та ободряюще кивнула ей. Сычиха вздохнула — этот адвокат совершенно запутал ее — она ведь сказала: тогда еще ей не были известны все подробности этого дела, истина открылась только несколько дней назад. Так чего же он хочет от нее, чего добивается?

— Именно так… — с издевательским сочувствием повторил адвокат и улыбнулся, обращаясь к судье. — Ваша честь, честно говоря, я растерян: кто стоит передо мной — запуганная сильными мира сего несчастная женщина, чье материнское горе сейчас стремятся использовать во вред моему подзащитному, или сумасшедшая, которая не может отвечать за свои слова? Вот, взгляните еще раз! У меня в руках два документа, подписанные одной и той же рукою от одного и того же имени. Здесь (адвокат поднял над головой левую руку) свидетельство Екатерины Сергеевны Белозеровой о признании моего подзащитного своим родным сыном, прижитым ею во внебрачных отношениях с умершим десять лет назад бароном Иваном Ивановичем Корфом. А в другой руке я держу точно такое же признание, но с заявлением, в котором все перевернуто с точностью до наоборот, и здесь (адвокат потряс в воздухе вторым документом) госпожа Белозерова полностью отказывается от сделанных ею прежде признаний, как будто с момента составления первого свидетельства мой подзащитным перестал быть тем, кто он есть.

— Ваша честь! — немедленно поднялся со своего места сидевший рядом с Анною Саввинов. — Представитель ответчика передергивает — мы именно этим сейчас и занимаемся: пытаемся установить истину, кем же является на самом деле ответчик. Адвокат пытается подменить собою суд!

— Согласен, — кивнул судья, и глаза его не добро блеснули — князь Лобановский недолюбливал этих новых молодых юристов: они умели ловко перевести разговор с обсуждения реальных деталей в область абстрактных рассуждений и заставляли колебаться в признании очевидного и свидетелей, и самого судью эмоциональными (а порою даже слишком эмоциональными!) оценками фактов, превращая таким образом бесспорное в спорное, а значит — с юридической точки зрения сомнительное.

— Прошу прощения, ваша честь, если в моих словах прозвучало недоверие к суду, которое могло быть расценено, как попытка узурпировать его функции, — расшаркался адвокат Кунцев.

Это было далеко не первое его дело по имущественным и наследственным вопросам, и до сих пор он еще ни одного не проиграл. И, несмотря на то, что сегодня его соперником был сам мэтр Саввинов — Викентий Арсеньевич читал на их курсе лекции в университете, Кунцев и в этом случае рассчитывал на успех. Конечно, ему хотелось победы не только во славу собственной карьеры — он был убежден, что старики-буквоеды, отстраняясь от весьма значительного в любом вопросе человеческого фактора, превращали тем самым суды в трибуналы. Так довольно же с нас этой деспотии!..

Кунцев вздрогнул — не произнес ли он случайно эти слова вслух? Но нет — все просто внимательно смотрели на него, ожидая следующего шага. Адвокат едва заметно перевел дыхание — иногда он ловил себя на том, что позировал даже перед самим собой. Не заиграться бы, мелькнула тревожная мысль! Он отказался от дипломатической карьеры, вызвав гнев отца, возглавлявшего один из департаментов в ведомстве Нессельроде, только потому, что жаждал свободы самовыражения. И, хотя отец пытался внушить Кириллу Петровичу мысль о том, что есть еще некие высшие интересы — император и его политика, престиж страны и державные обязательства, сын так и не смог понять, почему он должен поступаться в разговоре остроумной фразой, которая привлечет к нему внимание в обществе, если она противоречит кому-то или чему-то из тех самых «высших интересов»? И как же ему выделиться из толпы одинаковых людей в мундирах, если нельзя в строю без команды стоять «вольно»? Его эгоизм помешал ему завести на факультете друзей, но сам Кирилл Петрович считал это скорее счастьем, чем неприятностью. Друзья всегда потенциально — будущие враги, а любое объединение потребует соблюдения корпоративных интересов. И что же тогда делать с его собственной индивидуальностью? Кунцев был невероятно артистичен и вещал на судебных заседаниях так упоительно, что нередко мог и сам заплутать в созданных им словесных хитросплетениях, но при этом как будто со стороны всегда внимательно наблюдал: если в глазах свидетелей, а главное — судьи, появился туман, значит, настало время произнести ключевую фразу. То есть подвести участвующие стороны к заготовленному им заранее выводу. Выводу, который, конечно же, делается в интересах его клиента, и — его собственных. И какое при этом значение имеет кем-то выдуманное правосудие? Правосудие — это способность отвести его карающий меч в том направлении, которое ты же сам ему и указал.