Они пили ром, сидя бок о бок на деревянной скамье с высокой спинкой у ревущего в камине огня, и чувствовали друг к другу нежность. Мэри хотелось бы найти нужные слова, чтобы сказать Босвеллу о своих чувствах к нему. Босвелл же, непривычно молчаливый, сидел, держа на скамье свою руку на ее руке, и этот жест говорил о том, что он хочет удержать ее как можно дольше.
Это место напомнило Мэри таверны в Фоуэе и Плимуте: пол из каменных плит, скользкий от мужских ботинок, густой прокуренный воздух и перекрывающий все это запах влажной одежды. И все-таки это было уютное, приветливое место, где моряки рассказывали друг другу свои истории, находили доступных женщин и пропивали деньги, заработанные тяжелым трудом. Мэри казалось, что последние часы перед расставанием они должны провести вместе в знакомой ей атмосфере. На следующий день Босвелл вернется к прежней жизни, будет обедать в шикарных ресторанах, пить кофе со своими знаменитыми друзьями или снова сидеть за письменным столом и писать, пока ее корабль будет прокладывать путь к Корнуоллу через бурное море.
— Я договорился с преподобным Джоном Бэроном в Лоствителе, чтобы он выдавал вам годовую ренту в размере десяти фунтов в год, — выпалил неожиданно Босвелл. Он вынул из бумажника пятифунтовую банкноту и вложил ей в руку. — Это на первые полгода. В апреле вы пойдете к нему, чтобы получить вторую половину, и подпишетесь вашим именем, как я учил вас.
— Но Боззи, — воскликнула она возмущенно, — зачем? Мне это не потребуется, и я знаю, что вы небогатый человек.
Босвелл был богат по сравнению с обычными рабочими людьми, но Мэри стало известно, что большую часть жизни он провел, выкарабкиваясь то из одного, то из другого финансового кризиса. Он неоднократно был близок к разорению, и только удача и верные друзья спасали его от этого.
— Это придаст вам уверенности, — сказал Босвелл. При этом он не добавил, что деньги ей пригодятся, если у нее ничего не получится в Фоуэе. Наверное, ему не хотелось признавать, что такая возможность существует, но Мэри поняла, что он имеет в виду.
Она поблагодарила его, и комок в горле помешал ей сказать больше. Мэри положила банкноту в маленький ридикюль, который в качестве прощального подарка вышила ей госпожа Вилькс, и вынула маленький пакет, перевязанный красной ленточкой.
— Это на память обо мне, — произнесла она мягко, вложив пакет ему в руку. — Он не имеет никакой ценности, но это единственное, что утешало меня в тяжелые времена в Порт-Джексоне.
Босвелл с любопытством взглянул на нее, заметив слезы в ее глазах, затем осторожно открыл пакетик. В нем было лишь несколько высохших, начавших осыпаться листьев.
— Мы называли это «сладким чаем», — объяснила Мэри. — Я собрала эти листья в последний день перед нашим побегом. Эти несколько листьев я хранила всю дорогу до Купанга, в Батавии и в Ньюгейте. Мне бы хотелось подарить вам золотые часы с вашим именем, выгравированным на обратной стороне крышки, но эти листья гораздо дороже, несмотря на их скромный вид. Смотрите на них иногда и вспоминайте обо мне.
Босвелл завязал пакетик и положил его в карман.
— Я буду хранить их вечно, — сказал он дрожащим голосом. — Но они не нужны мне для того, чтобы вспоминать о вас, Мэри, потому что вы заняли особое место в моем сердце.
Босвелл поднял ее руки и поднес их к своим губам, а его темные блестящие глаза при этом изучали ее лицо, будто он хотел навсегда запечатлеть его в памяти.
— В прошлом я клялся в любви стольким женщинам, что не решаюсь сделать это снова, потому что боюсь опошлить мое чувство к вам, моя дорогая, — произнес он. — Но настоящая, самая искренняя дружба рождается из любви. Она никогда не умирает, никогда не тускнеет. Она остается даже после смерти.
Вдруг их разговор прервали громкие радостные крики. Мэри и Босвелл подняли головы и увидели, что мужчины в таверне приветствуют двоих входящих. Один был маленьким жилистым мужчиной лет сорока пяти, другой — высокий светловолосый и лет на десять моложе.
— Тот, который старше, — шкипер «Анны и Элизабет», его зовут Джоб Мойес, — сказал Босвелл. — Я встретил его, когда заказывал вам билет. Тот, что с ним, — его первый помощник. Я приглашу их на кружку пунша. Мы не должны оставшееся время сидеть вдвоем и грустить.
Джоб Мойес и его первый помощник Джон Трелони очень тепло поздоровались с Босвеллом и Мэри, и было ясно, что они знают о ней все.
— Ваше присутствие на борту доставит нам большое удовольствие, мисс Броуд, — произнес Джоб, и его голубые глаза сверкнули. — Мы знаем, что можем рассчитывать на ваши навигационные навыки, если попадем в шторм.
Читать дальше