Барбара Картленд: Неподдельная любовь

А они предполагали, что любовница мужчины, который по отношению к ней достаточно щедр, сохраняет ему верность до тех пор, пока он ее содержит. Особенно эти правила касались тех случаев, когда покровитель предоставлял своей содержанке дом.

Чтобы окончательно прояснить ситуацию, маркиз обогнул карету, поднялся по лестнице и отпер парадную дверь своим ключом.

Комнаты в доме были расположены довольно просто. По одну сторону от холла находилась длинная гостиная, прямо над ней помещалась спальня. По другую сторону виднелась небольшая столовая, позади нее — кухня. Выше этажом прежде была еще одна спальня, но маркиз переоборудовал ее в ванную комнату и гардеробную.

В холле было темно.

Открыв дверь гостиной, маркиз увидел, что и там погашен свет.

Он вошел, и тотчас из спальни наверху до него донеслись голоса и негромкий смех.

Минуту маркиз стоял неподвижно, словно окаменев. К нему вернулось то ледяное спокойствие, с которого начался этот вечер.

Размеренно ступая, он вышел из особняка, тихо закрыл за собой дверь и вернулся к своей карете.

Кучер уже успел вывести лошадей обратно на дорогу.

Когда лакей слез с козел, чтобы распахнуть перед маркизом дверь, тот коротко при» казал:

— Домой!

Он был обманут женщиной — и не один, а два раза!

И он дал себе клятву, что такое больше не повторится.

Никогда в жизни с ним не случалось ничего подобного. Он едва мог поверить в то, что именно с ним обошлись столь предательски — и не только Дафна Бертон, но и его собственная любовница!

Он не сомневался в своей предельной щедрости по отношению к Долли, которая, на его взгляд, была к нему искренне привязана.

Ее измена оказалась не менее унизительной, чем мысль о том, что Бертон мог застать его обнаженным в постели со своей женой!

— Да будут прокляты они обе! — чуть слышно пробормотал он. — И да будут прокляты все женщины — эти вероломные предательницы!

По пути домой маркиз поклялся, что больше никогда не поверит ни единому слову, сказанному женщиной.

Когда карета остановилась у входа, ночной лакей открыл ему дверь, и он молча прошел в дом.

Поднявшись в спальню, маркиз вызвал камердинера.

Казалось, тот удивлен столь раннему возвращению своего господина, однако он был слишком тактичен, чтобы позволить себе какие-нибудь замечания по этому поводу.

Он помог маркизу раздеться, затем перекинул его вечерний костюм через руку и направился к двери, пожелав его милости доброй ночи.

Маркиз ничего ему не ответил. Он тотчас задул свечи и лежал в темноте, безжалостно погружаясь в глубину своих разочарований. Но в то же время он не допускал мысли, чтобы поделиться с кем бы то ни было изматывающими душу чувствами.

Завтра его секретарь расплатится с Долли и предложит ей как можно скорее освободить дом в Сент-Джеймс Вуд.

Маркиз с сожалением подумал, что из-за этого не сможет побывать на последнем перед закрытием представлении «Гэйети». Иначе друзья, которые будут ожидать его появления с Долли в «Романо», начнут задавать неуместные вопросы.

Уилли тоже будет любопытно знать, что происходило в тот вечер, когда его друг отправился обедать к Дафне Бертон, хотя он и не станет расспрашивать об этом.

Поскольку маркиз все еще не успокоился после того насыщенного событиями вечера, ему не хотелось никому ничего объяснять. А еще меньше ему хотелось, дабы окружающие заподозрили, что он потерпел непривычное для него поражение. Он сознавал, как невыносимо было бы для него стать объектом сочувствия.

Более того — ему не хотелось, чтобы лорд Броуро и Долли посвятили кого-нибудь в эту историю.

Сами они, конечно, поймут, в чем дело.

Кучер лорда Броуро обязательно расскажет своему господину о том, что маркиз приехал, вошел в дом и сразу же покинул его. И когда Долли получит известие о своей отставке, окончательно развеются все их сомнения.

Маркиз подосадовал на то, что подарил ей во вторник браслет, который стоил немалых денег и намного превосходил все ее украшения.

Дальнейшие раздумья привели его к мысли о необходимости уехать.

Единственным решением всех его проблем мог стать немедленный отъезд: это избавит его от нежелательных вопросов и предположений, будто две женщины выставили его дураком.

Любой намек на истинное положение дел мог вызвать сплетни.

Они обошли бы весь Лондон и, уж конечно, позабавили бы короля. Его Величество обожал сплетни, особенно если в них присутствовала женщина. А в этом случае их было даже две!