Барбара Картленд: Стремление к совершенству

«Если он так стремится к совершенству, — сказала Дарсия себе, — то и я хочу от него совершенства. Я хочу видеть его своим мужем. Я хочу, чтобы он любил меня так, чтобы другие женщины никогда ничего бы не значили в его жизни. Я хочу, чтобы мои дети играли в выстроенном им доме, ездили верхом на пони из его конюшен и росли похожими на нас обоих».

Только когда мужчина и женщина составляют вместе единое целое, жизнь их приобретает смысл. И этой гармонии она себя лишила.

— Это только моя вина… полностью моя вина, — твердила она.

Но менять что-то было уже поздно.

Граф так увлеченно планировал их будущую жизнь, что не заметил непонятного молчания Дарсии.

Впрочем, ей и в самом деле было трудно что-либо сказать, потому что он замолкал только тогда, когда целовал ее. Она чувствовала, как первое неистовство его поцелуев, отчасти вызванное злостью на леди Каролину, сменилось пламенным желанием, в огне которого сгорело все постороннее, включая и вероломство бывшей возлюбленной.

Теперь его волновало лишь их совместное будущее, только на нем были сосредоточены все его мысли и чувства.

— Когда ты приедешь ко мне, сокровище мое? — спросил он в ответ на слова Дарсии, что ей пора возвращаться домой.

— Я… подумаю… — проговорила она.

— Ты полагаешь, что этот ответ меня устроит? — возмутился граф. — Я же сказал тебе, что не могу ждать. Ты нужна мне и сегодня, и завтра, и послезавтра — всегда. Я с ума сойду, если ты снова исчезнешь и мне придется работать одному над моим домом, когда мы могли бы делать это вдвоем.

Он говорил так искренне, что нельзя было ни на минуту усомниться, что она действительно ему нужна. Но графу и в голову не приходило предложить ей занять место, только что освобожденное леди Каролиной.

— Завтра мой друг уезжает, — настаивал он. — Ты можешь приехать ко мне в пятницу?

Дарсия не отвечала, и тогда, обняв ее, он взмолился:

— Пообещай, скажи, что ты согласна, чтобы мне было о чем мечтать, чего ждать! О дорогая моя, мы будем так счастливые

И словно уже одна только мысль о таком счастье привела его в восторг, он опять принялся ее целовать и целовал до тех пор, пока она не запротестовала, попытавшись оттолкнуть его:

— Пожалуйста… вы… пугаете меня!

— Прости, моя дорогая, — сказал он нежно, — но ты сводишь меня с ума! В тебе есть та таинственная сила, которой, если верить мифам, так умело пользовались богини, когда снисходили до нас, смертных.

— Я сейчас… тоже… простая смертная, — тихим голосом произнесла Дарсия.

— Я знаю, и именно это так воспламеняет меня. Они посмотрели друг другу в глаза, и граф спросил:

— Прости, что я спрашиваю тебя об этом, но… Скажи, ведь в твоей жизни никогда не было мужчины?

— Ни одного… никогда, — прошептала Дарсия.

— Я так и думал, — удовлетворенно сказал граф. — И тебя никто никогда не целовал?

— Никогда!

— Это невероятно! Значит, я — самый счастливый и удачливый мужчина в мире!

Он еще раз поцеловал ее, очень нежно, и сказал:

— Я не стану пугать тебя, мое маленькое сокровище! Я буду помнить, что с тобой, как и с моей Синей птицей, надо обращаться бережно. Я буду учить тебя петь только со мной, и наша любовь будет прекрасна, и мы достигнем совершенства, которое познали лишь боги.

Не было слов прекраснее, и когда он говорил это, Дарсия чувствовала, что не могла бы быть счастливее, даже если бы он надел на ее пальцы дюжину обручальных колец.

Но потом Дарсия подумала, что, как бы великолепно все это ни звучало, она-то ждала другого. Девушка вырвалась из его объятий, так и не ответив, когда же приедет к нему, и так и не решившись сказать, кто она на самом деле.

— Ну почему тебе надо быть такой скрытной? — спросил граф. — Теперь, когда ты принадлежишь мне, это совсем ни к чему.

— Я пока еще не принадлежу вам.

— Клянусь, ты будешь моей! — воскликнул он. — Теперь, когда я знаю, что ты любишь меня, ничто не может встать между нами.

Он проводил ее до двери, но у порога вновь осыпал Дарсию поцелуями. Голова у нее кружилась, перед глазами все плыло. С трудом держась на ногах, она прошла через холл и спустилась по ступенькам.

И теперь воспоминания о тех удивительных поцелуях преследовали ежеминутно.

«Это конец! — говорил ей разум. — Завтра, послезавтра, может быть, еще день он будет тщетно ждать тебя, но вряд ли вы встретитесь даже случайно — ведь он еще долго не будет выезжать в свет».

Дарсии было неприятно сознавать, что отныне она будет жить в постоянном страхе снова увидеть его. Но образ графа, его лицо, его сильное тело будут всегда стоять перед ее мысленным взором и преследовать ее в мечтах.