Анна-Мария Зелинко: Дезире

Папа засмеялся и поцеловал меня в лоб.

— Пиши историю жизни французской гражданки Бернардин-Эжени-Дезире Клари, — сказал он, и лицо его светилось нежностью.

Сегодня ночью я начинаю писать мою историю. Я так взволнована, что не могу спать, вот почему я осторожно выскользнула из постели. Я надеюсь, что дрожащее пламя свечи не разбудит Жюли, которая спит в этой же комнате. Иначе Жюли устроит мне ужасную сцену.

Есть отчего быть взволнованной. Завтра мне предстоит идти с нашей невесткой Сюзан к депутату Альбиту, чтобы просить его помочь Этьену. Этьен — мой старший брат, и его голова в опасности. Два дня назад полиция арестовала его, и мы не знаем, за что.

Подобные дела не удивительны в наше время. Всего пять лет, как произошла Революция, и еще не во всем разобрались. Много народа было гильотинировано, и еще сейчас перед городской ратушей иногда происходят казни. Быть аристократом в наше время очень опасно. Но, благодарение Богу, мы не принадлежим к аристократам. Папа своим трудом добился того, что его крохотная лавочка стала одним из самых больших торговых домов Марселя, и папа был очень рад приходу Революции, хотя прежде он и хотел стать поставщиком двора и даже совсем незадолго до Революции отправил королеве голубой бархат. Этьен предполагает, что за этот материал уже никто не заплатит…

Папа со слезами на глазах читал нам Декларацию Прав человека.

После смерти папы во главе торговли стоит Этьен. Сегодня утром наша служанка Мари, которая раньше была моей кормилицей, позвала меня и сказала:

— Эжени, я слышала, что Альбит приезжает в наш город. Думаю, что Сюзан должна пойти к нему и просить, чтобы освободили Этьена.

Мари всегда знает все, что происходит в городе.

За ужином мы все были очень грустны. Два места за столом пустовали. Стул папы, рядом с мамой, и стул Этьена, рядом с Сюзан. Мама не разрешает никому садиться на папин стул.

Я думала о приезде Альбита и катала хлебные шарики. Жюли (она старше меня всего на четыре года, но постоянно учит меня хорошим манерам) сейчас же сказала:

— Эжени, не катай шарики из хлеба. Это неприлично!

Я сказала:

— Альбит в нашем городе.

Никто не ответил. Когда я что-нибудь говорю, никто никогда не обращает внимания. Я повторила:

— Альбит в нашем городе! Тогда мама спросила:

— Кто это, Эжени?

Сюзан не слушала и роняла в суп слезы.

— Альбит — это якобинский депутат, посланный Конвентом в Марсель, — сказала я, гордая своим знанием дела. — Сюзан следует завтра пойти к нему на прием и просить его за Этьена. Ему нужно сказать, что Этьен ни в чем не виноват.

Сюзан подняла заплаканные глаза.

— Но он меня не примет!

— Я думаю, что Сюзан должна просить нашего адвоката поговорить с Альбитом, — сказала мама.

Иногда я очень недовольна нашей семьей. Мама не разрешает сварить без нее ни одного таза варенья, она должна хотя бы помешать его ложкой, но в серьезных делах она теряется и сразу приглашает нашего старенького адвоката. Вероятно, все взрослые делают так…

— Мы сами должны поговорить с Альбитом, — настаивала я. — И Сюзан, как жена Этьена, должна сама идти туда. Если ты боишься, Сюзан, я пойду с тобой и буду просить за брата.

— Подожди болтать, — сказала мама.

— Мама, я нахожу, что…

— Я просто не могу сейчас решить что-либо, — сказала мама. Сюзан продолжала ронять в суп слезы.

После ужина я побежала в мансарду, чтобы узнать, у себя ли Персон, потому что даю ему уроки французского языка. У него самое очаровательное лицо лошади, какое только можно себе представить. Он очень высокий блондин, ужасно худой, и это единственный блондин, которого я знаю. Он — швед.

Бог ведает, где находится Швеция, я думаю, где-нибудь около Северного полюса. Персон мне как-то показал на карте, но я забыла. Дом Персонов связан с папиным, и у них большая торговля в Стокгольме. Они прислали молодого Персона на год в Марсель, чтобы он мог поучиться у папы вести дело. Ведь известно, что только в Марселе можно научиться торговле шелком. Однажды Персон появился у нас. Сначала мы не понимали ни слова из того, что он говорил, хотя он говорил по-французски. Его произношение было просто ужасным, и понять его было невозможно. Мама поместила его в комнате в мансарде, считая, что в это неспокойное время ему лучше жить у нас.

Я нашла Персона в его комнате, и мы уселись в гостиной. Он должен был читать мне газеты, а я — поправлять егопроизношение. Но, как часто бывало, я принесла листок с Декларацией, подаренный мне папой, и мы снова перечитывали его, заучивая наизусть.