Елена Арсеньева: Разбитое сердце Матильды Кшесинской

Об этом спектакле писали даже за границей, в парижском журнале «Le Monde Artiste»: «Новая «звезда», мадемуазель Кшесинская, дебютировавшая в качестве прима-балерины, выступила блистательно. Этот успех так обрадовал русских, поскольку он был одержан воспитанницей русской национальной школы, взявшей от итальянской лишь необходимые элементы для модернизации классического танца. Молодая прима-балерина имеет все: физическое обаяние, безупречную технику, законченность исполнения и идеальную легкость. Если к этому ей удастся прибавить усовершенствованную мимику, это будет готовая актриса».

Мале казалось, что весь мир брошен к ее ногам! Теперь она могла исполнить свою давнюю мечту – получить главную роль в балете Пуни «Эсмеральда»: роль, которую некогда танцевала несравненная Вирджиния Цукки. С тех пор никто не решился заменить Цукки на сцене, но окрыленная успехом Маля сочла, что ее блестящая техника дает ей такое право.

В том, что театральная дирекция ей не откажет, она не сомневалась. Но решение зависело не столько от дирекции, сколько от одного-единственного человека: знаменитого всевластного балетмейстера Мариуса Ивановича Петипа.

Это была личность, обаятельная своими странностями столь же, сколь и огромным талантом и той ролью, которую он сыграл в становлении русского балета. Мариус Иванович это прекрасно понимал и ничуть не тяготился всеобщим почтением и обожанием. Говорил Петипа всегда по-русски, хотя очень плохо знал язык и так и не выучил его за долгие годы жизни в России. Ко всем обращался на «ты». Приходил на репетиции, обыкновенно завернувшись в клетчатый плед и посвистывая. Он приходил с уже готовым планом и ничего не придумывал во время репетиции. Не глядя на артистов, балетмейстер просто показывал, что они должны делать, приговаривая на своем особенном русском языке:

– Ты на я, я на ты, ты на мой, я на твой…

Все знали, что это означало переход с одной стороны на его сторону – «ты на я». Причем он для ясности тыкал себе пальцем в грудь при слове «я». Или с дальней стороны сцены – «твой» на ближнюю к нему – «мой». Все артисты этот язык знали и прекрасно понимали, чего он от них хочет.

Выслушав просьбу Мали о главной роли в «Эсмеральде», он спросил:

– А ты любил?

У Мали дрожали и сердце, и голос, когда она ответила:

– Да! Я безумно влюблена! Я люблю его!

Петипа усмехнулся, ибо в ответе он не сомневался. Ну разве мог он не знать о пылком романе наследника престола и маленькой балерины! Но теперь ему предстояло задать более трудный вопрос. И после минутного колебания он спросил:

– А ты страдал?

Этот вопрос показался Мале странным, ненужным, даже бесцеремонным, и она заносчиво ответила:

– Конечно, нет.

– Вот! – сказал Петипа с сожалением. – Эсмеральда – это не просто роль, это жизнь. Ее можно понять и танцевать, только если ты уже любил и уже страдал. Если нет – просто па, в зале говорят, болтают, иногда хлопают, о тебе пишут газеты – но больше ничего! Если да – живешь на сцене, ты плачешь – и в зале плачут вместе с тобой!

Петипа ушел в репетиционный зал, а Маля обиженно смотрела ему вслед.

Если бы она могла заглянуть в будущее, она узнала бы, что через несколько лет получит эту роль. И это будет ее лучшая роль, потому что к тому времени оба условия Петипа будут ею исполнены. В ее судьбе наступало время страданий…

Жизнь часто сравнивают с дорогой, и Мале всегда нравилось это сравнение. Ей казалось, что перед ней лежит ровная дорога счастья, по которой она несется на великолепных рысаках – вроде тех, что были впряжены в тройку Ники, когда они чудесной, волнующей ночью катались по Красному Селу. Кучер тогда сказал: «Беда будет, сели кони засекутся!» И вот кони ее судьбы засеклись…

Причем исполнилось это настолько буквально, что лишь потом, много лет спустя, Маля увидела в этом происшествии печальное и даже трагическое предзнаменование.

Однажды великий князь Александр Михайлович, служивший тогда в гвардейском экипаже, предупредил Матильду, что в такой-то день и час он будет проходить по набережной со своей ротой и хором музыки. Маля обожала полковые оркестры на марше и никогда не упускала случая послушать их. В условленный день и час она выехала на своей санной одиночке с балериной Ольгой Преображенской, с которой тогда очень дружила, на набережную. Сани стали обгонять роту, которую вел великий князь Александр, как вдруг музыка грянула громче, лошадь испугалась – и сперва резко стала, а потом понесла.