Сара Дюнан: Святые сердца

— Что, вероятно, лишь усугубило ее безумие. — Аббатиса на мгновение склоняет голову, словно прося помощи извне. — Однако, — голова поднимается снова, — думаю, нам всем следует помнить, что эта несчастная молодая женщина отличалась весьма… гм… необычным поведением с самого первого дня в нашем монастыре.

В четвертом ряду сестра Юмилиана сидит бледная, с опущенными глазами. Комната стихает. Она пытается встать…

— Мадонна аббатиса, я…

— Сестра Юмилиана, — мягко перебивает ее настоятельница. — Я знаю, что именно вы острее нас всех ощущаете эту боль. Ибо вы потратили на нее столько вашего времени и благословенных сил. И потому сейчас особенно важно просить у Господа ниспослать нам понимание того, что произошло с нами, а уж потом каяться в грехах. И если уж кто-нибудь виновен в произошедшем, то это я, ибо я аббатиса, и ответственность на мне. Поэтому прошу вас, дорогая сестра, сядьте и отдохните.

Доброта вернее всякой взбучки заставляет Юмилиану замолчать. Еще она оставляет Чиару хозяйкой положения. Аббатиса выпрямляется, кладя ладони на львиные головы подлокотников кресла. Этот знакомый, почти успокаивающий жест хорошо известен всем. И это тоже к лучшему, ибо все сейчас нуждаются в успокоении.

— Думаю, вы все знаете, что и до печальных событий сегодняшнего дня благо общины всегда было моей главной заботой. Мы живем в бурные времена. Повсюду споры и перемены, и нет ничего удивительного в том, что общее беспокойство проникает и в эти стены, вызывая путаницу и разногласия меж нами в вопросе о том, как нам дальше строить свою монашескую жизнь. Во многих городах монахини задают себе сейчас те же самые вопросы, и многих под давлением принуждают к переменам, — вздыхает аббатиса. — В последние недели я много ночей провела в молитвах, прося у Господа совета в том, как мне исполнять мою великую задачу — печься о моем стаде. И Он сжалился над моей нуждой и пришел ко мне на помощь. Он многое помог мне понять. И возможно, главное, что Он помог мне увидеть, заключается в том, что многие тяготы, которые мы испытывали в последнее время, происходили от присутствия этой молодой женщины… — Она делает паузу. Все в комнате хранят молчание, ожидая ее слов. — Дорогие сестры, прошу вас, задумайтесь ныне о том, что Он открыл мне. С тех самых пор, как много месяцев назад послушница пришла в наш монастырь, ее ярость, непослушание, слава, которую принес нам ее голос, ее внезапно пробудившееся благочестие, болезнь, тайная исповедь с последовавшим за ней наказанием, чрезмерный пост на грани голодания, а теперь еще и эта… эта демонстрация безумия и обмана… Одним словом, ее поведение разрушило мир и покой в Санта-Катерине. Хотя мы заботились о ней и сдерживали ее, как могли, — здесь надо особенно отметить старания сестры Зуаны в аптеке, сестры Бенедикты в хоре и самоотверженный труд и внимание сестры Юмилианы, — несмотря на все наши усилия, эта молодая женщина становилась не менее, а более беспокойной. Возможно, ничего удивительного в этом нет. Все стадии ее поведения, все фазы Луны, через которые она проходила — ибо между перепадами ее настроения и лунными циклами существовала некоторая связь, — имеют одну общую характеристику: они взывали о нашем внимании, точнее, требовали его — и получали. Такие симптомы совместимы с самыми острыми формами бледной немочи, способной расстроить поведение девушки ее возраста и, в самом худшем случае, стать причиной полного помешательства. До сих пор Санта-Катерина была от этого милосердно избавлена. У меня были кое-какие подозрения на сей счет в самое первое утро. Сестра Зуана, наверное, помнит, мы обсуждали с ней возможность того, что девушка просто больна, а не непослушна. Тогда же я написала ее отцу, чтобы узнать побольше. Его ответ успокоил меня. Но, видимо, напрасно. С тех пор все становилось только хуже, а не лучше. Хуже настолько, что мы все, в той или иной степени, оказались под влиянием ее болезни. Испытание, которое мы пережили, было послано нам в лице безумной молодой женщины, решившей посвятить свою жизнь притворству, а не благочестию.

Все это аббатиса произносит медленно и со спокойной убежденностью, расставляя паузы так, чтобы слова производили впечатление драгоценных, хрупких вещей, обращение с которыми требует особой осторожности, или, напротив, казались настолько весомыми, что переварить их можно далеко не сразу.

Идея, которую она предлагает, проста: молодая женщина нарушила равновесие общины, предавшись обману, а не молитве. Мысль и впрямь не сложная, но она отвечает настроению многих присутствующих монахинь.