— Я устал, Горлунг, от такой жизни, — сказал однажды ночью Олаф.
— Ты сам её выбрал, — ответила Горлунг, спуская ноги с ложа и натягивая платье.
— Куда ты собралась? — поднимаясь на локте, поинтересовался он.
— В свой покой.
— Не уходи, — схватив её за плечо, сказал Олаф.
— Я еще нужна тебе, господин? — издевательски спросила Горлунг.
— Не выводи меня из себя, — предостерег её Олаф.
— Я и не держала в мыслях такого, — ответила Горлунг полупочтительно — полунахально.
— Хватит, Горлунг, давай устроим брачный пир и забудем все, что было до него, — примирительно сказал Олаф.
— Ты пошлешь мунд? — спросила она.
Олаф тяжело вздохнул и отвернулся от неё. Что за упрямица?
— Олаф, я прошу тебя, пошли ему мои венцы, серьги, перстни, браслеты — все, что есть у меня, только пошли этот проклятый мунд. Не могу я без него, покоя мне нет, — устало сказала Горлунг, — я не хочу жить с тобой в ругани, но и быть неполной женой, я просто не могу.
— Неужели для тебя это так важно? — удивленно спросил Олаф.
— Да, важно, — ответила Горлунг, — я хочу быть лишь законной женой, если ты захочешь взять себе еще одну жену, я не буду против, но я хочу остаться хозяйкой Утгарда. Я всю жизнь об этом мечтала, мне это необходимо.
— Ладно, — вздохнув, сказал Олаф.
* * *
Мунд был отправлен во двор наследника Ульва Смелого к концу той седмицы, а брачный пир Горлунг и Олаф состоялся за день до йоля [109] Йоль — день зимнего солнцестояния (в начале января); праздник в честь бога Тора.
. С тех пор наладилась жизнь в Утгарде, Горлунг весь люд принял как новую хозяйку двора. Жены хирдманнов её не полюбили, но больше и не пытались указать на её место наложницы, что берет на себя слишком много. Сами воины относились к Горлунг также, как и некогда к Гуннхильд, как к законной жене Олафа, хирдманнам по сути было глубоко безразлично, кого взял в жены их господин. Хотя Горлунг, как человек, никому не нравилась, и никто из них не завидовал Олафу, выбравшему её в жены.
Утгард со временем расширился и стал очень зажиточным двором. Каждое лето Олаф собирал хирдманнов и они шли в поход, но уже не на Гардар, теперь путь его драккар лежал на запад. И все эти походы были удачными, дракарры возвращались груженные златом и треплями.
Прекраса к весне родила мальчика, названного Лодур — в честь отца Дага, а спустя солнцеворот родила мужу дочь и сына — Скуди и Тронда. Горлунг же с разницей в два солнцеворота родила Олафу двух дочерей — Ингельду и Диду.
Рождение Диды для всех было омрачено гибелью младшего сына конунга Ингельда Молчаливого в одном из походов на земли галлов [110] Галлы — французы.
. Спустя еще два солнцеворота умер наследник конунга Ингельда от гнилой болезни. К тому времени, как Ингельде исполнилось десять лет, из сыновей от законной жены конунга Ингельда оставался лишь Улль, прозванный Безумным.
Так нежданно и негаданно для самого себя Олаф стал наследником отца и вместе с Горлунг и дочерьми переехал в Ранхейм — двор Ингельда Смелого. Управляющим в Утгарде был оставлен Даг, к вящему неудовольствию Горлунг, так и не простившей ему убийства Яромира.
Студень [111] Студень — май
880 год н. э., Норэйг, Ранхейм
Стояла холодная, ясная зимняя ночь, на звездном небе не видно было и тени облачка, оно казалось манящим, темно-синим, словно мягкая ткань, что прославила Утгард. Ночная правительница сияла на темном небе, словно подмигивая подлунному миру, тонким полукругом. Она видела на своем долгом веку многое: рождение и смерть, поле брани и брачные пиры, зло, предательство и прощение, но почему-то всегда сопоставлялась со всем темным, загадочным и манящим. То ли оттого, что ночами решались иногда судьбы целых держав, то ли от того, что обычно ночами творилось зло, темное время для темных дел, гласила мудрость народная.
Олаф открыл глаза, не понимая, что его разбудило, но было такое ощущение, словно его кто-то толкнул в бок. Повернув голову вправо, он посмотрел на совсем юную девчушку, что спала подле него, разметав по плечам черные косы, и по-детски подложив руку под щеку. Посмотрев влево, Олаф увидел, что и спящая с другой стороны подле него русоволосая девчонка не могла его разбудить, слишком уж крепок был её сон. Олаф вздохнул, мечта любого воина — молодые, услужливые рабыни, почему-то на сей раз его не обрадовали. Сколько их было теперь подле него? Уйма, и ни одна не затронула его сердце и думы, красивые, покорные, пустые — они вились вокруг него, нового конунга Ранхейма.
Читать дальше