Полина Федорова: Вологодская полонянка

Однажды, одаривая Ильхама привычной лаской и улучив момент, когда плоть его восстала и приобрела твердость железного прута, Таира закинула на Ильхама ногу и, направив мужнино естество в себя, уселась на него верхом. Несмотря на то что боль тотчас пронзила ее тело, она, как учила старая Айха, стала приподниматься и опускаться на муже, будто села на коня и отрабатывает джигитовку. Ильхам изумленно посмотрел на нее, однако принял игру. В постели он был ленив и всегда предпочитал отдавать инициативу жене, а чаще наложницам. Несколько раз его плоть, мокрая и скользкая, выскакивала из нее, но ханбике быстро отправляла ее на место, уже не испытывая боли. Впрочем, и сладости той, о которой говорила Айха, она тоже не почувствовала.

Скоро Ильхам напрягся и излился в нее несколькими толчками. Приняв семя, Таира осторожно, дабы оно не вылилось из нее, сползла с Ильхама и заснула, лежа на спине. Когда месячные очищения в положенный срок не наступили, она обрадовалась, что наконец понесла, и поделилась об этом с Айхой. Та, осмотрев ее, лишь отрицательно покачала головой. И оказалась права: очищения вскоре пришли, и никакой беременности не случилось.

Таира жила в каком-то оцепенении. Когда же оно спало и она будто проснулась и открыла глаза — прошло уже три года, и женщина, появившаяся из девочки-подростка, вдруг увидела, что у резных львов и барсов на дверях ханского дворца отбиты носы, и узнала, что для того, чтобы подать воду в фонтан Райского сада, лошадь внутри водяной башни у устья речки Булак должна пройти по кругу, вращая подъемное колесо, несколько сотен раз.

Она поняла, что если родовитый бек до хрипоты отстаивает на Диване какой-нибудь новый закон или указ, то, скорее всего, этот указ нужен для удовлетворения собственных корыстных интересов самого бека, и что если тебе что-то дарят, улыбаясь и восхищаясь тобой, то в скором времени от тебя что-либо попросят или даже потребуют. И еще молодая женщина увидела, что Ильхам не только ленив в постели, ню слаб и безволен характером и не блещет ни умом, ни доблестью.

А в середине апреля, сразу после вскрытия Итили-Вологи, дошла до Казани весть, что великий князь московский Иван собирает рати, дабы идти опять сажать на престол Казанский хана Мохаммеда-Эмина, все это время просидевшего безвыездно удельным князьком в русском городе Кашире, данном великим князем ему в кормление. И нет чтобы Ильхаму послушать сардара Хамида или бека Аль-Гази, которые предлагали, не медля обнести все казанские посады единой острожной стеной и углубить осыпавшиеся крепостные рвы вокруг города. Только и добились беки от Ильхама, что к месяцу маю были починены стены вокруг посада.

Русские же, собрав более ста тысяч воинов, в середине мая подошли к устью реки Свияги, разбили передовые полки Хамида и осадили Казань. Скоро урусы подтащили к крепостным стенам большие осадные пушки и стали бить тяжелыми каменными ядрами по городу, чиня большие разрушения, а одно из ядер, мячиком отскочив от дозорной башни, разбило купол усыпальницы казанского хана Махмутека, правнука ордынского хана Тохтамыша. Сей печальный случай был истолкован шейхами и муллами как худой знак.

Торговый и ремесленный люд Казани роптал и требовал от Ильхама и его карачи заключения скорого мира с русскими. Иноземные купцы, собрав товары и пожитки, подались из города вон. Цены на базарах подскочили втрое. Люди собирались в кучи, шептались, недобро посматривая на проезжающих вельмож, задирали ханских джуров и доставали из схронов припрятанное до поры оружие. Назревала явная смута. Карачи Ильхама, беки Кул-Мамет и Урак склоняли хана на Диванах к скорейшим мирным переговорам, прекрасно понимая, что усиливавшаяся с каждым днем опасность может привести, возможно, к непоправимым последствиям.

— Потеряем Казань, великий хан, — особо кипятился старый Урак, раздраженно тряся перед лицом Ильхама редкой козлиной бородой. — И тогда падет оплот ислама на берегах Итиля, возможно, навсегда.

Однако хан был в нерешительности и на уговоры карачи неумно твердил одно и то же:

— Ничего, отсидимся. Стены Казани крепкие.

Карачи переглядывались меж собою, а Кул-Мамет, знакомый с обычаями урусов, даже выразительно покрутил своим пальцем у виска. Дескать, не иначе что наш хан того…

Карачи, перестав склонять заупрямившегося Ильхама к переговорам с московитами и не видя более в том проку, самостоятельно снеслись с русскими воеводами. После недолгих тайных переговоров с их давним знакомцем князем Данилой Холмским, они открыли ворота города русским полкам. Ильхам, пребывая за трапезой и хмельной от выпитого вина, не сразу и сообразил, что случилось. То, что с ним произошел большой кирдык, он понял только в русской колымаге, трясущейся по ухабистому Уракчинскому юлу, где за стволами придорожных деревьев мелькали яркие блестки великой реки Вологи.