Виктория Холт: Лорд-обольститель

Талантливой художнице Кейт не суждено получить признание в викторианской Англии, потому что, по общественным представлениям, творцом может быть только мужчина. После множества потрясений судьба дает ей лишь один счастливый шанс: девушка знакомится с нормандским аристократом, бароном де Сентевиллем, и вскоре он уже восхищается ее талантом. А вот художницу отталкивают жестокость и высокомерие барона, привыкшего к беспрекословному подчинению. Чем закончится противостояние двух сильных натур?

В тот июньский день, когда я совершенно случайно проникла в страшную тайну отца, было очень жарко. Этому открытию предстояло полностью изменить нашу жизнь. Никогда не забуду ощущение ужаса, охватившего меня тогда. Солнце сверкало так ярко, что на ум приходило определение «безжалостно». Стоял самый, пожалуй, жаркий на моей памяти июнь. Отец сидел напротив. Казалось, за эти несколько минут он постарел на добрых, впрочем, совсем недобрых, десять лет. В его глазах я прочитала отчаяние. Он вынужден был отбросить свое неуклюжее притворство, потому что понимал, что впредь уже не сможет скрывать от меня свою трагедию.

Мне было суждено первой узнать о ней. Я всегда была для него ближе всех остальных, даже моей матери, когда она была еще жива. Я тонко чувствовала все порывы его души. Мне были понятны и восторг отцовского творчества, и жажда успеха, и горечь неудач. Мягкий и простодушный, отец полностью преображался, переступая порог студии, где он проводил большую часть своей жизни. Студия всегда была смыслом его существования. По крайней мере, с пятилетнего возраста. Здесь, в этой студии, расположенной именно в доме, принадлежавшем Коллисонам на протяжении последних ста лет, он просиживал целые дни, наблюдая за работой своего отца. Я часто слышала рассказ о том, как, когда ему было всего четыре года, он исчез, и все думали, что ребенок потерялся, пока нянька не обнаружила его в студии. Он был поглощен рисованием, используя для этой цели одну из лучших собольих кистей своего родителя.

В мире искусства имя Коллисон было хорошо известно. Оно всегда ассоциировалось с миниатюрами, и в Европе не существовало ни одной сколько-нибудь значительной коллекции, где бы не присутствовал хотя бы один шедевр Коллисонов.

Создание миниатюр было давней традицией нашей семьи. Отец утверждал, что этот талант передается у нас из поколения в поколение, однако чтобы стать великим художником, необходимо начинать рисовать, едва лишь выбравшись из колыбели.

Все Коллисоны так и поступали.

Они писали свои миниатюры еще с семнадцатого века. Один из наших предков был учеником Исаака Оливера [1] Исаак Оливер (ок. 1562–1617), ученик и младший современник Хиллиарда, происходил из Руана, но жил в Англии. (Здесь и далее примеч. пер.) , который, в свою очередь, брал уроки не у кого-нибудь, а у самого Николаса Хиллиарда [2] Николас Хиллиард (1547–1619) — придворный миниатюрист английских королей в конце XVI — начале XVII века, принадлежал к блистательной плеяде елизаветинцев и был современником Шекспира. В Англии портретная миниатюра стала видом изобразительного искусства, в котором с наибольшей полнотой выразила себя эпоха Возрождения. Крошечные изображения, написанные на пергаменте, наклеенном на кусочек игральной карты, соединяют в себе стремление к точной передаче внешнего облика модели с интересом к ее внутреннему миру. Обычно такими изображениями обменивались влюбленные, и тогда миниатюра превращалась в своеобразное любовное признание. Заключенные в драгоценные медальоны, такие портреты были важным элементом повседневной жизни английского двора, где культивировались рыцарские обычаи с их идеей служения Прекрасной Даме, чувству идеальной любви. , знаменитого миниатюриста времен королевы Елизаветы.

До последнего времени в семье обычно рождался сын, который становился продолжателем дела своего отца и обеспечивал не только преемственность традиции, но и наследование славного имени. Моему отцу не удалось произвести на свет сына. Все, чего он достиг в этом плане, было рождение дочери, то есть меня.

Полагаю, это стало для него источником постоянного разочарования, хотя он никогда об этом не говорил. Как я уже отмечала, за пределами студии это был чрезвычайно кроткий человек, трепетно уважающий чувства всех окружающих. Говорил он очень медленно, потому что тщательно взвешивал каждое слово, прежде чем что-либо изречь, при этом неизменно учитывая возможное впечатление, которое его слова способны произвести на других людей.