Анна Грейси: Отважная бродяжка

Амелия нащупала в ридикюле новый носовой платок, промокнула навернувшиеся слезы и продолжила:

— Разумеется, я настаивала, чтобы пройти к нему и ухаживать за ним, но его человек — иностранец — даже не позволил мне подняться по лестнице. Отсюда я заключила, что Джек был вовсе не болен… просто… пьян! Он совершенно никого не принимает. И, по словам слуги, ведет себя так с тех самых пор, как вернулся из Кента.

Пожилая леди долго сидела молча, обдумывая услышанное.

— Кент, говоришь? Господи, как бы я хотела, чтобы ему никогда не встречалась эта отвратительная маленькая давенпортская шлюшка. — Она взглянула на внучку. — Я предсказывала, помнишь, что рано или поздно помолвка будет расторгнута…

— К сожалению, да, бабушка.

— Замечательно! — страстно произнесла леди Кейхилл. — По крайней мере, теперь он избавлен от этой мерзкой гарпии.

— Но, бабушка, кажется, это разбило ему сердце.

— Ерунда! У него прекрасное сильное сердце. В нем течет моя кровь, разве нет? Когда доживешь до моих лет — прекратишь нести всякую чушь о разбитых сердцах и другой подобной несуразице. Тела излечиваются, и сердца — тоже.

Вновь последовало длительное молчание.

— Но в том-то и дело, бабушка! — произнесла наконец Амелия. — Тело ведь не всегда удается вылечить, не так ли? Слуга Джека утверждает, что его нога все еще очень плоха и постоянно болит, хотя он и может ходить.

Леди Кейхилл вспомнила, как выглядел ее любимый внук, когда однажды приезжал с войны в Испании. Каким высоченным, крепким парнем был до своего последнего отъезда. А теперь…

Она впилась взглядом во внучку:

— Никогда не произноси при мне подобного вздора, девочка, слышишь?! Никогда! Мой мальчик все такой же прекрасный молодой человек, каким и был всегда, заруби себе на носу! В нем никогда не исчезнет боевой дух.

— Боевого духа я не заметила, бабушка.

— Ты пытаешься убедить меня, девочка, что мой внук совершенно пал духом и скрывается от мира просто потому, что расстроилась его помолвка с этой красивой бессердечной гадюкой? Тьфу, ты! — фыркнула леди Кейхилл. — Ты не заставишь меня в это поверить, да не за какие коврижки.

— Верно, — медленно произнесла Амелия. — Но это лишь вершина айсберга… Говорят, он больше никогда не сможет ездить верхом. А сколько его друзей убито на войне… И, бабушка, вы же знаете, какую боль причинил ему папа, оставив, по сути, нищим…

— Бог его знает, что за блажь тогда нашла на вашего отца, — согласилась леди Кейхилл. — Мало, что лишил мальчика наследства, но, видите ли, завещал ему «все, что найдется в моих карманах в день смерти…» Тьфу! Полное безумие! Какое величайшее совпадение, что он умер аккурат после ночи, которую провел за карточной игрой в клубе «Уайтс» [1] «Уайтс» (Whites), Сент-Джеймс, 37–38 — один из старейших клубов Лондона, идейный «потомок» хулиганских светских кофеен и скандальных «шоколадных домов». Первоначально «Уайтс» создавался как клуб тори, но постепенно утратил свою политическую окраску, и на первый план вышла социальная жизнь. В клубе регулярно устраивали балы и праздники — роскошный прием был организован в честь победы над Наполеоном. «Уайтс» славится подвигами своих членов на ниве азартных игр. . Не выиграй он тогда тот документ — право собственности на «Севеноукс», — сейчас у мальчика и крыши над головой не было бы!

Леди Кейхилл снова раздраженно фыркнула. Да, Джеку пришлось пережить несколько ужасных ударов судьбы, причем один за другим. Но, даже делая скидку на излишнюю драматизацию, свойственную Амелии, кажется, Джек со всем этим плохо справляется. Нельзя было допускать, чтобы он впал в такую хандру. Необходимо что-то предпринять, как-то вывести его из этого состояния.

В дверь тихо постучали.

— Ну, в чем дело, Фитчер? — рявкнула пожилая леди, издерганная беспокойством за внука.

— Простите меня, миледи, — поклонился дворецкий. — Вам только что доставили письмо.

Он снова поклонился хозяйке, протягивая на серебряном подносе запечатанный лист бумаги.

Леди Кейхилл взяла его и пренебрежительно сморщила нос, заметив сколь неразборчив почерк.

— Фу, — пробормотала она, — даже без подписи.

Она перевернула листок и сломала печать. Затем пробежала текст глазами, хмурясь и что-то сварливо бормоча себе под нос. Наконец разочарованно бросила бумагу на пол.

— Что там, бабушка?

— Проклятье, не разобрать ни слова. Скверный почерк и отвратительное правописание. Ума не приложу, кто бы мог послать мне такую абракадабру. Брось это в огонь, девочка!