Диана Крымская - Черная роза

Все трое имели весьма победоносный и гордый вид. За ними следовала толпа детей, от трех до десяти лет, одетых совсем в лохмотья, смеющихся и галдящих, как стайка воробьев.

— Николь и Анжель! — звонко крикнул мальчик в шапочке. — Несите эту великолепную дичь на кухню, и пусть старуха Жанна немедленно зажарит её! И скажите ей, чтоб вам она дала по два крылышка, мои маленькие ангелочки!

Девочки с голубями, а за ними остальные детишки бросились к кухне. Подростки, смеясь, смотрели им вслед.

— А я хочу грудку, — произнес, облизываясь, один из них, самый рослый парень.

— Ну уж нет, Пьер! — живо возразил ему мальчик в шапочке. — С чего бы, черт тебя возьми, тебе получать самый лакомый кусок?

— А кто вам напомнил, что на заднем дворе, где сложили поленницу, был месяц назад рассыпан мешок с пшеницей, и надоумил вас разобрать её и найти зерна, чтобы приманить голубей?

— Верно; но ведь трудились-то мы там все вместе, и здорово, кстати, перепачкались! — рассудительно сказал второй паренек, очень смуглый и щуплый. — К тому же, если бы мы решили стрелять по голубям из лука, как хотели вначале, мы подбили бы одну, ну — двух птиц, а остальных бы спугнул; а идея Дом взять сеть и накинуть на голубей сверху оказалась просто гениальной!

— Смерть Христова, Филипп, — сказал мальчик в шапочке. — Кто бы мог подумать, что сворачивать шеи этим милым птичкам окажется таким приятным занятием! — И он плотоядно улыбнулся.

— Ну, не грудку, так хоть крылышко, — не сдавался рослый Пьер. — Я это заслужил, Дом!

— В замке полно детей гораздо младше тебя, и есть они хотят не меньше! — жестко ответил ему мальчик по имени Дом — хоть и самый низкорослый, именно он, судя по всему, главенствовал в этой компании. Немного смягчившись, он добавил: — Не переживай, Пьер! Скоро мы все наедимся вдоволь! Осада не продлится долго! Сегодня утром я слышал, как мой отец сказал Бастьену, что он с часа на час ждет подкрепления из Монсегюра! А граф Монсегюр — самый сильный, ловкий и отважный воин в Лангедоке! Он разобьет проклятую Черную Розу, отрубит этой скотине голову и водрузит её над воротами Руссильона! — И синие глаза этого дерзкого юнца сверкнули холодной ненавистью.

— Аминь! — с надеждой ответили его приятели.

И тут мальчик в шапочке оглянулся — и увидел оруженосцев герцога — спящего Жерара и Жан-Жака, который все ещё сидел верхом и, поняв, что его заметили, опять принялся играть со своим кинжалом.

— Откуда, черт возьми, взялись эти двое? Ведь замок осажден, — сказал Дом, — и что это ещё за разряженный попугай?

И вся троица с удивлением уставилась на Жан-Жака, делавшего вид, что не обращает на них никакого внимания. Если бы он понял, что сказал про него и про его господина мальчик в шапочке, то вряд ли стерпел бы такое оскорбление, — но подростки говорили на окситанском языке, неизвестном ему — жителю центральной Франции. — Когда мы ловили голубей, — сказал смуглый Филипп, — я слышал звуки трубы. Наверное, в замок явилось посольство…

А Дом, между тем, увидел коня Черной Розы.

— Кровь Господня! — воскликнул он в восхищении. — Что за красавец!

— Да, таких коней и на графской конюшне не сыщешь, — согласился Пьер.

— Такой жеребец самому королю впору! — выразил свои чувства и Филипп, которому само его имя должно уже было внушать любовь к лошадям.

Дом между тем продолжал с видом знатока рассматривать коня.

— Надо выяснить, кто же на нем приехал, — наконец, решил он, — спрошу у этого разряженного пугала.

И, подмигнув приятелям, он подошел к лошади, на которой сидел Жан-Жак, и обратился к пажу с весьма вежливой речью, перейдя на прекрасный французский язык:

— Приветствую вас в Руссильонском замке, добрый господин! Не будете ли вы так любезны сказать, кому принадлежит этот великолепный жеребец?

Жан-Жак с презрительным удивлением воззрился на дерзкого мальчишку-деревенщину, который умел, однако, так изысканно выражаться. У юнца было загорелое веснушчатое лицо, на котором ярко сияли большие синие глаза в обрамлении длиннющих ресниц; из-под его шапки выбивались спутанные рыжие кудри.

Нос и подбородок Дома были испачканы засохшей грязью; рукава рубашки закатаны, и на правой руке от запястья до локтя тянулся свежий, только начавший заживать порез.

Держался этот мальчишка непринужденно, а за его видимой почтительностью оруженосцу герцога почудилась скрытая насмешка.

Но восхищение жеребцом Черной Розы было, несомненно, искренним; и Жан-Жак сказал, не отвечая, впрочем, на приветствие: