Наталия Орбенина - Увядание розы

– Я не понимаю, к чему все это! – произнесла Вера.

– А к тому, что при внимательном рассмотрении я обнаружил, что цветной грим истрачен мало. Белый же цвет вычерпан из коробочки почти до дна! А теперь вспомним трагические события: Ольга Николаевна, услышав крик мужа, выбежала из своей комнаты и обнаружила его мертвым. Она бросилась к падчерице и долго-долго стучала в дверь. Когда дверь отворилась, то Ольгу Николаевну поразила ваша неестественная, смертельная, бросающаяся в глаза бледность. С чего бы это? Ведь вы сладко спали и еще не знали о несчастье? Вы, цветущая девушка со здоровым цветом лица, и вдруг неестественная бледность?

Оля, Павел и Борис уставились на Веру.

– Я же говорила вам, что я испугалась! Ничего не понимала со сна!

– А я думаю, вы понимали, что вам надо быстро вернуться к себе, разоблачиться, спрятать шляпу и платье, а вот смыть грим вы не успели и открыли дверь, надеясь, что испуганная Ольга в суматохе не обратит внимания на данное обстоятельство!

– Но зачем мне? Зачем? – Вера замахала на следователя руками, точно пытаясь отогнать нелепые обвинения.

– Это непростой вопрос. Я допускаю, что вы не предполагали такого скорого результата, хотя в глубине души и рассчитывали на него!.

– То, что вы говорите, похоже на безумие! – не выдержал Павел. – Вы обвиняете сестру в убийстве отца, но ведь она боготворила его! Может быть, больше, чем кто-либо из нас!

– Вы абсолютно правильно подметили, молодой человек! Состояние Веры Вениаминовны, вероятно, приблизилось к безумию. Она любила и ненавидела одновременно!

– Откуда вам знать! – прокричала Вера, заламывая руки.

Она не могла более сидеть на месте, вскочила и заметалась по комнате. Трофимов поспешил к своему саквояжу и извлек оттуда успокоительные капли.

– Откуда мне знать? – Сердюков потер пальцем переносицу. Его длинный нос от усталости заострился и казался еще длинней. – Конечно же, мои наблюдения привели к такому печальному выводу.

Ведь мы, полицейские, в ходе расследования опросили множество людей, живших в дачном поселке. От них я узнал о некоем господине Яблокове, с которым вас, Вера Вениаминовна, частенько видели в последнее время.

– Это никого не касается! – Вера метнула на Сердюкова ненавидящий взгляд.

Каким отвратительным теперь казался этот высокий сутулый человек с маленькими бесцветными глазками, редкими волосами и длинным носом, который суется, куда не следует!

– Так вот, я навестил Антона Антоновича Яблокова в его петербургской квартире. Странная вещь получается. Жалкий человечишка, ничтожный бухгалтер, блеклая внешность, пустота внутри и при этом огромное, непоколебимое самомнение! И этот тип уверял меня, что между вами произошел безумный, отнюдь не платонический, полный пылкой страсти роман. В результате чего господин Яблоков, как человек, воспитанный в старых традициях, вынужден был просить вашей руки, Вера. Он получил отказ от Вениамина Александровича в достаточно грубой форме. И вот что удивляет: конечно, в жизни бывает всякое, любовь прихотлива, но представить себе, что вы, Вера, девушка из такой семьи, с вашей внешностью, вашим воспитанием, вашими жизненными притязаниями – и вдруг этот жалкий бухгалтер! Это немыслимо! А если и возможно, то только в одной ситуации: схватить кого попало в любовники, в женихи, в мужья и вырваться из-под отцовской опеки, освободиться от груза знаменитой фамилии.

– Бог-мой, Вера? Неужели ты могла так поступить? – простонала Ольга.

– Эта жалкая интрига вас больше всего волнует? – съязвила Вера. Она оправилась от страха, вернее, страх разоблачения и публичный срам сделали ее смелой, слова едкими, а улыбку злой. – А как бы вы поступили в моем случае, когда жизнь превращается в непреходящий кошмарный сон? Ты просыпаешься и ждешь, что он кончился, а он все тянется! Да, я очень надеялась, что когда вас, Ольга Николаевна, не станет в нашем доме, я воцарюсь в нем как королева. Я стану как мама! Недаром мне все твердили вокруг, что я становлюсь все больше и больше на нее похожа! Но мгновения моего торжества оказались скоротечны. Будни же заполнились тяжкими запоями отца, его невыносимой раздражительностью, он ненавидел весь свет и выедал мне всю душу своими бессмысленными многочасовыми сентенциями. Он контролировал каждый мой шаг, каждый вздох, любую мысль и желание, полагая, что он лучше меня знает, как надо дышать, любить, жить. Он выбрал для меня роль благородной жертвы. Мне не полагался муж и никакая иная любовь, кроме любви к нему. Я должна была с собачьей преданностью сносить все его капризы и причуды, дурное настроение, неудачи, которые сыпались на его голову.