Дженнифер Хеймор: Сезон обольщения

Том Уортингем говорил очень мало — только по необходимости. Он уехал без всяких жалоб, упаковав пачку бумаги, перо и чернила в свой саквояж, а также прихватив рубаху, брюки и ночную рубашку. Они вместе вышли из дома Уортингема и наняли экипаж до Мейфэра.

Подъехав к дому Гарретта, прямиком отправились в конюшни и снарядили карету с сопровождающими, чтобы отправить Уортингема в Грейвсенд. Гарретт ушел в дом, как только Тома втолкнули в карету. Том уселся, мрачно глядя на противоположное сиденье, а сопровождающий влез следом и захлопнул дверцу экипажа.

Бекки стояла рядом с Джеком у ворот на Керзон-стрит и смотрела, как карета, увозящая Тома Уортингема, скрылась за поворотом дороги.

Тогда она повернулась к Джеку. Уличный фонарь бросал бледный свет на длинный темный плащ и черную шляпу, глубоко надвинутую на лоб. Но она знала, что Джек не сводит с нее глаз, ощущала его взгляд на себе.

Так они и стояли — друг напротив друга — молча, не прикасаясь, не говоря ни слова.

Это действительно был Джек. Сам Джек, во плоти. Здесь, в Лондоне. Он никуда не уплыл. Его красивое лицо обращено к ней, как и темные глаза.

Он вернулся ради нее. Сегодня — уже в который раз — он ураганом ворвался в ее жизнь. И впервые с той минуты она могла просто стоять вот так рядом с ним и впитывать глазами его образ.

Неожиданно для себя она вдруг сказала:

— Когда ты болел… я пыталась заплатить мистеру Уортингему. Я отправила в Лондон своего слугу с поручением, чтобы ему выдали эти деньги.

Джек смотрел на нее, от удивления приоткрыв рот.

— Но я не знала, что есть время только до пятнадцатого. Я опоздала. Прости меня.

— Это я должен просить прошения. — Его голос, низкий и ласковый, успокоил ее волнение, комом застрявшее было в горле.

Весь мир собрался в маленькое пространство вокруг них. Не было ни пешеходов, которых, должно быть, раздражали две фигуры, торчащие посреди тротуара; ни грохота колес по мостовой; ни цокота лошадиных копыт. И все городские запахи исчезли, уступив место солоноватому мужественному аромату Джека.

Были только Джек и она. И Бекки хотела, чтобы это длилось вечно.

— А я думала, ты уехал, — прошептала она, глядя в его глубокие карие глаза. — Уплыл на своем корабле.

— Я не смог бы уехать, если бы… если бы не увидел тебя еще хоть раз. Чтобы знать уже наверняка… — Он внезапно умолк.

Бекки сжала опущенные руки в кулаки.

— Чтобы что знать наверняка?

— Что нет ни малейшей надежды на прощение… Что нет ни единого шанса для нас с тобой… быть вместе.

— Я так сердилась на тебя, — сказала Бекки. — Думала, никогда не прощу. Но… о Господи, я уже простила тебя, Джек!

— Я уже не тот человек, каким был, когда тебя впервые встретил.

— Знаю.

— Я люблю тебя. Так люблю.

Внезапно она засмущалась. Было очень трудно сказать, признать это после стольких дней гнева и обиды.

— Я тоже люблю тебя.

И как только слова слетели с ее уст, показалось, что вокруг стало светлее. Светлее, чем было все эти годы.

На его красивых губах медленно появилась хитрая улыбка. Бекки поглядела на руку, которую Джек придерживал у своей груди:

— А твоя рука?..

— Уже лучше.

— Ты не повредил ее, когда боролся с Уортингемом?

— О нет!

— Я виновата перед тобой.

— Я ни секунды не злился на тебя из-за этого, Бекки.

— Знаю. — Она попыталась улыбнуться, но губы дрогнули и улыбки не получилось.

Лицо Джека еле заметно помрачнело.

— Я должен покинуть Англию. Покинуть эту страну… мою родину… навсегда.

Вдруг страх за него вспыхнул в груди Бекки.

— Но чем дольше ты остаешься здесь, тем ближе к тебе опасность! — Внезапно осознав, сколько людей вокруг них, она посмотрела по сторонам, потом — на ворота усадьбы, возле которых стоял и смотрел на них один из людей Гарретта.

Потом подняла лицо к сумеречному небу. Снежинка упала ей на ресницы, полежала секунду и растаяла.

— Смотри, пошел снег.

Джек тоже поднял лицо:

— И правда.

Бекки взяла его за здоровую руку:

— Идем в дом. Там безопасно и тепло.

Это ее последнее Рождество в Лондоне… Она хотела как следует попрощаться со своей семьей, вместе с Джеком.

Домашние встретили его с опаской, но уже через несколько минут Джек словно и не был беглым преступником, который обманул их обожаемую сестру, пытался добраться до их денег, оскорбил и предал всю семью. Это было удивительно и неожиданно, но они стали обращаться с ним как с братом.

Бекки послала к леди Деворе, чтобы та присоединилась к ним за праздничным рождественским обедом. Ведь у нее не было родных в Лондоне, а Бекки хотела попрощаться и с ней тоже. Всегда обо всех волновавшаяся герцогиня отвела Джека в сторону и спросила о Стрэтфорде. Узнав, что граф собрался встречать Рождество в одиночестве, решила также послать ему приглашение.