Елена Арсеньева - Звезда Пигаля (Мария Глебова—Семенова)

Золото, которое прежде было контролируемо непосредственно им, пропало не ведомо куда. Ходили туманные слухи о каких-то японских банках, в которых оно якобы лежит… С богатством же, попавшим в распоряжение атамана Семенова, все ясно: оно хранилось в Гонконге, контролируемом в то время англичанами, в Гонконг-Шанхайском банке, и находилось в сейфе, взятом на имя китайского журналиста Вен Ен Тана, доверенного лица Семенова. Во время эмиграции, в 30-е годы, Григорий Михайлович пытался забрать золото, но у него ничего не получилось. Кстати, не получилось это и у правительства СССР, так что золото (или его оставшаяся часть), видимо, до сих пор лежит в Гонконг-Шанхайском банке.

Но это так, к слову — в порядке исторической справки.

Вернемся же к Машке Шарабан, Маше Цыганке, или Марье Михайловне Семеновой-Глебовой, — кому как больше нравится. Вернее, просто Глебовой: Семеновой она после развода уже не была…

Разобидевшись на своего «бывшего», Маша решила доказать, что она «не такая». Обстоятельства ей благоприятствовали, потому что именно в это время в Чите появилась адмиральша Делингаузен, приехавшая из Сан-Франциско с самой что ни на есть святой и благородной миссией. Муж ее служил при штабе Колчака, от него-то госпожа Делингаузен узнала об «алапаевских мучениках».

Как известно, в 1918 году большевики расстреляли не только Николая II и членов его семьи, но и всех попавших к ним в руки Романовых. Так, в Алапаевске были убиты великая княгиня Елизавета Федоровна, ее келейница Варвара, сын великого князя Павла Александровича от морганатического брака Владимир и другие несчастные. Елизавета Федоровна всегда вызывала к себе безмерное уважение и сочувствие: и историей своего нечастного брака, и самоотверженной благотворительностью, к которой она обратилась после смерти мужа, московского генерал-губернатора. Мученическая смерть словно бы подтвердила ее святость.

В 1919 году фронт белых начал все дальше откатываться на восток. Озабоченная этим адмиральша Делингаузен обратилась к Колчаку, бывшему тогда еще верховным главкомом: святые останки великой княгини Елизаветы Федоровны и ее смиренной келейницы не должны снова попасть в руки красных, которые надругались над живыми — надругаются и над мертвыми. Колчак позволил эвакуировать останки по железной дороге, так сказать, за казенный счет. Получив такое разрешение, адмиральша повезла святыни по Транссибу. В том ей помогал некий иеромонах Серафим, знавший ее еще по Сан-Франциско. Добрались вполне благополучного Читы, но тут натолкнулись на серьезное препятствие: власть адмирала Колчака и сменившего его Врангеля не распространялась на иностранные железные дороги, по которым следовало везти святые останки. Требовались деньги, притом большие деньги!

Отец Серафим и самоотверженная адмиральша застряли в Чите прочно. Они пытались собрать пожертвования у богатых и власть имущих, однако всяк в эту трудную пору был за себя. О живых-то думать некогда было, а о мертвых и говорить нечего…

Время шло. Вагон с двумя гробами стоял на запасных путях железнодорожной станции Чита. Адмиральша изводилась мыслью, что он вот-вот может быть отогнан в неизвестном направлении, пропадет… И тут кто-то из читинцев посоветовал ей обратиться к Машке Шарабан — она, дескать, славная и добрая…

Про Машу Глебову адмиральша была уже наслышана — причем самого дурного. Долго она собиралась с духом, прежде чем решилась на этот визит, и ничего хорошего не чаяла. И вообще, неведомо, какую гетеру ожидала она увидеть, а между тем перед ней оказалась скромная и милая дама в платочке на точеных плечиках, в черненьком платьице, русоволосая, гладко причесанная, грустная, бледная… ну просто Маша тебе Миронова, «капитанская дочка»… Правда, Маша Миронова не отягощала свои розовые ушки таким количеством брильянтов, которые были у Маши Глебовой, но сие уже детали, не касаемые нашего правдивого повествования.

Адмиральша и отец Серафим явились вдвоем и, встретив сочувственное внимание, принялись наперебой жаловаться на препоны, чинимые судьбою и людьми.

Выслушав, Машка Шарабан некоторое время молчала, словно размышляла о чем-то, потом кивнула неведомым своим мыслям, подвела просителей к шкафу, открыла его и сказала:

— Смотрите.

Смотреть было-таки на что… Ничего подобного не только скромный иеромонах Серафим, но и адмиральша Делингаузен и во сне не видели — в шкафу лежали золотые кирпичики!