Стефани Лоуренс: Любовь на краю света

Назойливая опека родственников не раз выводила ее из терпения. Верные стражи ни на минуту не оставляли ее одну. Где же были теперь ее защитники, когда она так отчаянно в них нуждалась? Элиза встревожено нахмурилась.

— Она очнулась, — заговорил мужчина.

Элиза тотчас притворилась спящей. Она неподвижно застыла, не показывая, что слышала хотя бы слово.

Женщина придвинулась ближе, и Элиза почувствовала на себе ее пристальный, испытующий взгляд.

— Вы уверены?

Эта особа определенно служила камеристкой у знатной дамы, на это указывал ее безукоризненный выговор. Она обращалась к собеседнику как к равному, и Элиза утвердилась в подозрении, что незнакомец всего лишь наемник, а не таинственный шотландский лэрд, стоявший за похищением Хизер.

После небольшой паузы мужчина ответил:

— Она притворяется. Дайте ей настойку опия.

«Настойку опия?»

— Вы говорили, он не хочет, чтобы девушке давали зелье. Он велел заботиться о ней.

— Так и есть, но нам нужно поторапливаться, а значит, девчонка должна уснуть. А он все равно не узнает.

«Кто «он»?»

— Ладно. — Женщина порылась в сумке. — Вам придется мне помочь.

— Нет!

Элиза подала голос в надежде, что сумеет убедить похитителей не поить ее дурманящим настоем, но переоценила свои силы. Ее крик прозвучал чуть слышно, словно хриплый шепот. Она попыталась оттолкнуть черноволосую темноглазую женщину, склонившуюся над ней со склянкой, в которой плескалась коричневатая жидкость, но руки ее не слушались.

В следующее мгновение мужчина навалился на Элизу. Стиснув ее запястья одной рукой, он обхватил ладонью ее подбородок и рывком поднял голову.

— Быстрее!

Элиза силилась сжать губы, но похититель раздвинул их, сдавив пальцами уголки ее рта, а служанка ловко влила настойку.

Элиза старалась не глотать, но жидкость просочилась сквозь зубы…

Мужчина держал ее, пока она не ослабела под действием опиума, а ее голова не отяжелела…

Когда Элиза вновь пришла в себя и обрела способность думать, прошло, казалось, несколько дней. Она понятия не имела, сколько именно. Похитители держали ее одурманенной. Она лежала без чувств в уголке, словно груда тряпья, пока карета мчалась безостановочно все вперед и вперед.

По телу ее разливалась странная слабость. Не открывая глаз, Элиза медленно перебирала в уме разрозненные обрывки воспоминаний о кратких проблесках сознания между длинными провалами беспамятства, вызванными снадобьем. Ее увезли из Лондона по западной дороге, это она помнила. Потом… на рассвете карета миновала Оксфорд.

После первой щедрой дозы опиума похитители отмеряли зелье более скупо, держа пленницу одурманенной и сонной, неспособной даже пошевелиться, не то что бежать. Элиза смутно помнила мелькавшие за окном здания, церковные шпили и рыночные площади, но единственным городом, запомнившимся ей отчетливо, был Йорк. В окне кареты показался Йоркский собор, Элиза узнала его. «Вроде бы… это было сегодня утром», — подумала она. Колокола звонили так громко, что она очнулась от сна, но потом карета свернула в сторону, выехав из городских ворот, и Элиза вновь провалилась в забытье.

Это было ее последнее пробуждение. Теперь же… безвольно свесив голову, не в силах поднять веки, Элиза замерла, чутко впитывая запахи и звуки.

Она различила соленый запах моря. Острый пьянящий аромат волн. Его принес легкий свежий ветерок, ворвавшийся в карету. Громко кричали чайки — разве можно было не узнать их хриплый гомон? Итак… карета миновала Йорк и мчалась вдоль побережья. Что это означало?

Вдали от Лондона и в стороне от Большой Северной дороги Элиза не слишком хорошо знала местность. Но если карета проследовала из Оксфорда в Йорк… похоже было, что похитители везли пленницу в Шотландию окольным путем. Разумеется, потому что ее братья, несомненно, отправились бы в погоню по Большой Северной дороге.

Но если наемники прибегли к хитрости, возможно, братьям не удастся отыскать ее след. А значит, никто не придет ей на помощь… по крайней мере, рассчитывать на спасение не стоило.

Что ж, придется самой о себе позаботиться.

Эта мысль заставила Элизу вздрогнуть. Она никогда не отличалась любовью к приключениям. Это Хизер и в особенности Анджелика питали страсть к авантюрам, а Элиза считалась тихой сестрой. Средней сестрой, игравшей как ангел на фортепиано и на арфе. Кроткой сестрой, любившей вышивать.

Но если она хотела сбежать — а Элиза определенно этого хотела, — ей следовало спасаться самой.