Жюльетта Бенцони: Кречет. Книга III

Он не боялся смерти. Ему было совершенно все равно — на Гревской площади или во внутреннем дворе Бастилии окончатся его приключения. В любом случае это будет избавлением от страданий. Жизнь без Жюдит была для него настолько невыносимой, что только вера в Бога удерживала нашего героя от самоубийства. Он слишком хорошо знал свою жену, ее чисто бретонское упрямство, и не надеялся, что однажды она выслушает его и поверит. Нет, они оба попались в искусную западню госпожи де Бальби. Жюдит убеждена в его измене и никогда не вернется. Так зачем ему жить!

Тем временем Гийо, тюремный сторож, накрывал на стол. Делал он это молча, ни разу не взглянув на узника: сначала Постелил на стол еще довольно свежую скатерть и заменил в подсвечниках свечи, потом расставил на столе блюда и с довольным видом снял с них крышки.

— Сударь, повар отлично поработал, — сказал он, — у вас сегодня раковый суп, пирожки, рагу, фрукты и пышки.

— Я не голоден.

— Вы не правы, но если вам действительно не хочется, то унесу…

— Мой все съест сам, — решительно заявил Понго и стал вежливо подталкивать тюремщика к двери. — Твой уходить.

— Вместо того чтобы откармливать меня, как гуся на Рождество, — проворчал де Турнемин, — лучше бы сказали, когда меня будут судить и, возможно, казнят…

Таких вопросов Гийо боялся больше всего, во-первых, потому, что он ничего не знал, а во-вторых, ему строжайше запрещалось сообщать заключенным дату и час допроса или казни. Но все равно узники умудрялись по еле уловимому знаку, случайному слову, жесту, вздоху или взгляду узнавать ответы на эти, такие важные для них, вопросы. Поэтому Гийо предпочитал молчать и в камерах заключенных не задерживаться. Вот и теперь он ничего не ответил на вопрос Турнемина и быстро пошел к двери.

Этого Жиль уже не мог стерпеть. Резко вскочив, он схватил тюремщика за куртку и стал так его трясти, что тяжелая связка ключей на его поясе (иногда для одного замка требовалось четыре или пять ключей) зазвенела, а зубы несчастного Гийо застучали от страха.

— Будешь мне отвечать, негодяй?! — вскричал шевалье. — Я хочу знать час своей смерти!

— Я… я, сударь, верьте, с радостью бы вам сказал, но я ничего не знаю, клянусь, ничего не знаю!

— Это правда?

— Истинная правда! Вам надо было это спросить у господина коменданта, когда он вас принимал, а не нападать на бедного сторожа…

— Когда он меня принимал?..

Брезгливо отряхнув руки. Жиль отпустил Гийо и тут же забыл о нем. За окном, из-за толщины стен больше похожим на отверстие туннеля, догорал закат. Жиль смотрел на него, пытаясь собрать разбегающиеся мысли.

Исчезновение Жюдит настолько потрясло Жиля, что все последующие события почти не остались в его памяти. Он помнил момент ареста, залитое слезами доброе лицо мадемуазель Маржон… А дальше… Дальше давящий мрак наглухо закрытой кареты, которую сильные лошади крупной рысью уносили в вечную ночь — в королевскую крепость Бастилию.

Видел ли он тогда кого-нибудь? Долго память отказывалась служить ему. Наконец из ее глубины выплыло красное лицо, шляпа с золотым галуном, желтые зубы, мерзкая улыбка и скрипучий голос, поздравляющий с благополучным прибытием в тюрьму. А дальше звон цепей, лязганье засовов, скрип закрываемой двери и огромное пустое пространство сводчатой камеры, грязной и сырой, про которую Понго сказал с присущей ему откровенностью:

— Гадость!

Однако в силу своей природы индеец быстро освоился с новым положением. И пока его хозяин, безучастный и безразличный ко всему, оплакивал свое разбитое счастье, Понго действовал, пытаясь даже в Бастилии устроиться с наибольшим удобством.

Онондагеец очень быстро понял, какое сильное впечатление производит он на тюремщиков — людей простых и необразованных. С удивлением и ужасом смотрели они на его бритый череп с одной длинной свисающей прядью, спрятанной, правда, теперь под париком, на поразительную подвижность его смуглого лица. Глухой голос и необычный язык дополняли картину. Пользуясь этим, Понго сумел получить для своего хозяина вполне приличную мебель, свечи и даже несколько книг, к которым, впрочем, заключенный не прикоснулся.

Так Понго заботился с хозяине, а Жиль оплакивал свое счастье, но во вторник 5 сентября 1785 года Понго решил, что его хозяин достаточно долго предавался бесполезным сожалениям и наступило время поговорить с ним серьезно. Когда, тяжело вздохнув и даже не взглянув на аппетитные блюда, расставленные на столе, Жиль снова направился к кровати, индеец преградил ему дорогу.