Жюльетта Бенцони: Язон четырех морей

Ей ответил старый зеленщик, остановивший свою полную капусты повозку рядом с берлиной.

— Не надо волноваться, м'дам! Так делают со всеми, и эти паразиты не дают покоя ни днем ни ночью. Придираются страшно! Вот увидите, они перепотрошат всю мою капусту, шпиона будут искать какого-нибудь!

— Но что же, в конце концов, произошло? Было покушение? Сбежал преступник? Ищут бандитов?

Марианна готова была даже допустить, что Наполеон приказал подвергнуть ее обыску в виде наказания за ее замужество без высочайшего разрешения.

— Наплюйте на все, м'дам! Вся закавыка в том, что этот проклятый Савари вообразил, будто он один — верный подданный императора! И вот тебя обшаривают, и вот тебя допрашивают. И кто его такого высидел? И откуда он такой вылупился? Все хочет он знать…

Зеленщик, безусловно, еще долго продолжал бы свои излияния, если бы не появился усатый жандарм, но на этот раз сопровождая юного лейтенанта, безусого, но подтянутого, который подошел к карете, небрежно поздоровался и, окинув Марианну наглым оценивающим взглядом, спросил:

— Судя по всему, вы госпожа Сант'Анна?

Возмущенная тоном этого молокососа, Марианна ощутила, как в ней закипает гнев.

— Я действительно княгиня Сант'Анна, — по слогам выговорила она, — и мне следует говорить ваша светлость… или ваше сиятельство, лейтенант! Похоже, что в жандармерии вас не утруждают изучением правил хорошего тона?

— Для исполнения своего долга мы достаточно обучены, — заметил юноша, ничуть не смущенный высокомерным тоном молодой женщины. — И мой долг — немедленно препроводить вас к министру полиции, ваша светлость, если… вы соизволите приказать вашей горничной уступить мне место!

Прежде чем задохнувшаяся от гнева Марианна успела ответить, лейтенант открыл дверцу и забрался в карету, где Агата непроизвольно встала, чтобы освободить место рядом с хозяйкой.

Но молодая женщина решительно удержала ее за руку.

— Останьтесь здесь. Агата! Я не приказывала вам встать и не привыкла позволять садиться кому попало рядом с собой. Что касается вас, сударь, то я, без сомнения, плохо поняла, о чем идет речь. Повторите, что вы хотели мне сказать.

Вынужденный стоять в неудобном положении, согнувшись, лейтенант пробурчал:

— Я сказал, что должен без промедления проводить вас к министру полиции. Ваше имя уже неделю назад сообщили на все заставы. Такой приказ…

— Чей приказ?

— А чей же может быть? Министра полиции, господина герцога де Ровиго, а следовательно, приказ императора!

— Это еще надо проверить! — воскликнула Марианна. — Что ж, раз вы так настаиваете, едем к герцогу де Ровиго.

Однако я не премину высказать ему все, что думаю о нем и его подчиненных. Но пока я остаюсь хозяйкой у себя, будьте добры отправиться на сиденье к кучеру, молодой человек! И потрудитесь указывать ему дорогу! Иначе вы не заставите меня тронуться отсюда.

— Хорошо! Иду!

Разочарованный жандарм неохотно вылез и взобрался к Гракху, встретившему его насмешливой улыбкой.

— Очень любезно с вашей стороны составить мне компанию, лейтенант! Вы увидите, как здесь хорошо! Правда, немного сыровато, но зато столько воздуха, не то что внутри!

И куда нам ехать?

— Давай двигай! И без фокусов, милейший, если не хочешь, чтоб тебе влетело!.. Вперед, — проворчал жандарм.

Гракх, не отвечая, тронул с места и, забыв на время о достоинстве княжеского кучера, во все горло запел с акцентом гамена из предместья старый марш солдатов Аустерлица:

Пробьемся по флангу, пробьемся.

Тарам-тарарам-там-там…

И весело мы посмеемся.

Тарам-тарарам-там-там…

Посмеемся? Съежившаяся в глубине кареты Марианна не имела ни малейшего желания смеяться, но этот воинственный марш, распеваемый звонким голосом юного кучера, очень подходил к ее настроению… Она была слишком разгневана, чтобы хоть на минуту ощутить страх перед этим Савари и причинами, из-за которых он приказал всем заставам караулить ее. Когда подъехали к особняку Жюинье, Марианна заметила, что тут тоже кое-что изменилось. Шел ремонт.

Повсюду виднелись леса, бочки с гипсом, банки с красками, оставленные рабочими, закончившими трудовой день. Несмотря на это и на поздний час (на колокольне Сен-Жермен — де — Пре как раз пробило десять), — множество слуг в сияющих ливреях и других особ сновало во дворе и в прихожих. К тому же, вместо того чтобы проводить Марианну на второй этаж в пыльную приемную, за которой находился небольшой, скудно обставленный кабинет герцога Отрантского, лейтенант жандармерии передал ее высоченному мажордому в красной ливрее и напудренном парике, который величественным жестом открыл перед ней салон первого этажа, салон, где все объявляло об абсолютной верности вкусам хозяина. Массивная мебель красного дерева на позолоченных бронзовых львиных лапах, темно-зеленые обои, тканные золотыми пчелами, помпейская люстра и лепные военные аллегории, повторяющиеся на многочисленных панно. Завершающим штрихом был громадный бюст императора в лавровом венке на высоком мраморном постаменте, напомнившем Марианне траурную стелу, Посреди этого великолепия какая — то дама в сиреневое платье и украшенной малинскими кружевами лиловой накидке взволнованно ходила взад-вперед, шурша своими шелками. Это была дама среднего возраста, чье благородное лицо и высокий лоб являли смесь мягкости и строгости. Марианне знала ее, часто встречая у Талейрана: канониса де Шатеней, дама высокого ранга и высокого ума, о которой поговаривали, что она когда-то питала слабость к молодому и тощему генералу Бонапарту.