Элоиза Джеймс: Поцелуй герцога

— Стоит мне лишь упомянуть «Зеркало комплиментов», она на меня так смотрит, — жаловалась миссис Литтон. — А ведь я просто хочу помочь.

— Когда-нибудь эта девочка станет герцогиней, — мрачно отзывался мистер Литтон. — Тогда она будет нам благодарна.

— Но если бы… — задумчиво произносила миссис Литтон. — Милая Джорджиана стала бы прекрасной герцогиней.

Сестра Оливии рано усвоила нелегкое искусство сочетать благородные манеры с безупречной скромностью. С годами у Джорджианы появилось множество черт, присущих истинной герцогине: манера ходить, говорить и держать себя.

— Достоинство, благочестие, любезность и осанка, — повторяла миссис Литтон снова и снова как заклинание.

Джорджиана бросала взгляд в зеркало, чтобы удостовериться в своей величественной осанке и любезном выражении лица.

Оливия же отвечала матери:

— Слабость, тщеславие, нелепость и… глупость!

К восемнадцати годам Джорджиана выглядела, говорила и даже благоухала благодаря французским духам, с огромными расходами доставленными контрабандой из Парижа, как настоящая герцогиня. Оливию же это почти не трогало.

Литтоны были счастливы. Любой здравомыслящий человек сказал бы, что они воспитали настоящую герцогиню, хотя ей и не было суждено стать невестой высокородного наследника. По мере взросления дочерей Литтоны убеждали себя, что Джорджиана станет прекрасной женой любого знатного человека. Однако со временем они перестали мечтать о возможном избраннике своей дочери.

К сожалению, так похожая на герцогиню девушка вовсе не была идеалом молодых людей. Несмотря на то, что в свете только и говорили о добродетелях Джорджианы, особенно престарелые вдовы, редко кто приглашал ее на танец, не говоря уже о замужестве.

Мистер и миссис Литтон объясняли это по-своему. По их мнению, любимая младшая дочь, скорее всего, потеряется в тени герцогини и не сумеет выйти замуж из-за отсутствия приданого.

Литтоны потратили все свои средства на учителей, поэтому их младшей дочери достались лишь жалкие гроши.

— Мы всем пожертвовали ради Оливии, — повторяла миссис Литтон. — Не понимаю, почему она так неблагодарна. Она ведь самая счастливая девушка в Англии.

Оливия же себя таковой не считала.

— Я выхожу замуж за Руперта лишь по одной причине — я смогу дать тебе приданое, — сказала она Джорджиане. Оливия прикусила кончики перчаток, чтобы стянуть их с руки. — Честно говоря, сама мысль о свадьбе выводит меня из себя. Я могу смириться с титулом, хотя он мне совершенно не нужен, но вот только мой жених ничтожный и глупый болван.

— Ты используешь жаргон, — начала Джорджиана, — и…

— Ничего подобного. — Оливия швырнула перчатки на кровать. — Я сама выдумала это выражение, и тебе не хуже меня известно, что в «Зерцале деревенщины» говорится о жаргоне. Цитирую: «Грубая речь, используемая самыми низменными слоями общества». И как бы мне ни хотелось стать представительницей этого низменного слоя, у меня нет никакой возможности добиться этого титула.

— И не надо. — Джорджиана уселась на диване перед камином. Оливии отвели самую большую спальню в доме, больше чем у матери и отца, поэтому близнецы нередко скрывались здесь от родителей.

Однако упрек Джорджианы был лишен обычной ярости. Оливия нахмурилась.

— Ты плохо провела вечер, Джорджи? Мой глупый жених постоянно меня отвлекал, и после ужина я потеряла тебя из виду.

— Меня было легко найти. Почти весь вечер я просидела рядом с почтенными вдовами.

— Милая! — Оливия присела рядом с сестрой и крепко обняла ее. — Подожди, пока я не стану герцогиней. Я обеспечу тебе такое приданое, что каждый джентльмен будет падать на колени при одной мысли о тебе. Они станут называть тебя «золотая Джорджиана».

Джорджиана даже не улыбнулась, и Оливия продолжала:

— Лично мне нравятся вдовы. У них всегда столько историй, например, о лорде Меттерснатче, который заплатил семь гиней, чтобы его высекли.

Джорджиана нахмурилась.

— Знаю, знаю! — не дала ей заговорить Оливия. — Это вульгарно. Но мне все равно понравился рассказ про костюм кормилицы. Радуйся, что не оказалась на моем месте. Кантервик весь вечер расхаживал по залу и таскал за собой меня с Рупертом. Все перед нами расстилались, хихикали у меня за спиной и спешили сообщить другим, какой счастливец мой глупый жених, потому что у него есть я.

Между собой Оливия и Джорджиана обычно называли Руперта Форреста Г. Блейкмора, маркиза Монтсуррея, будущего герцога Кантервика, глупым женихом. Иногда он же был глупым мужем и безмозглым суженым на итальянском и французском языках, которыми девушки свободно владели.