Аннет Клоу - Колдовское наваждение

— Да, вечер прошел очень хорошо, — ответила Патриция. — Тебе бы, папа, самому следовало знать, как прошел вечер. Ведь ты же сам был там!

— Ах, да! Припоминаю, что он прошел хорошо, — сказал Джон Колдуэлл и усмехнулся. — Должен признаться, что у меня состоялся разговор с полковником Чалмерсом. Мы уединились в моем кабинете и пробыли там до часу ночи, обсуждая возможности подводной моторной лодки. — С этими словами он остановился и, взглянув на дочь, заметил, что ее глаза сияют от восхищения.

Патриция очень любила своего отца и всегда защищала его от неоправданной критики. Но она реально оценивала характер Джона Колдуэлла со всеми его достоинствами и недостатками. Ее отец был очень яркой фигурой, талантливым человеком с научным складом ума. Он был одним из лучших изобретателей своего времени. И действительно изобрел торпеды, с помощью которых город будет защищаться от янки.

Но при всей своей одаренности отец был совершенно беспомощным в повседневной жизни. Его семья хорошо знала, что он не помнит о встречах и вечерах, важных событиях или о том, что надо куда-то поехать вовремя. Все знали, что он совершенно не замечает того, что происходит вокруг него. Патриция же, любя своего отца и уважая его ум, никогда не ходила к нему за помощью по практическим вопросам. Она постоянно защищала отца от жизненных проблем, опекая его как ребенка.

— Боюсь, что я тебе помешал, так? — спросил он у Патриции.

— О, нет, папа! — воскликнула Патриция и подскочила к нему, чтобы обнять. — Почему ты так говоришь? Ведь ты самый лучший отец. Более умного человека, чем ты, я думаю, нигде не найти.

— Я знаю, что ты всегда добра ко мне, любовь моя, но я знаю все свои недостатки. Мне следовало бы, как отцу, быть внимательнее к тебе и, как отчиму, — к Федерико. Он сейчас нуждается в твердой руке. Федерико уже вырос, стал горяч и неосторожен, не знает цены слова и уважает только «кодекс чести» креола. А ты… тебе не следовало бы впредь оставаться здесь, вчитываясь в бухгалтерские книги, и беспокоиться насчет урожая, рабов да финансов. Ты — самая прекрасная девушка в мире. И я говорю правду. Тебе следовало бы покинуть свой кабинет и не сидеть здесь, слепя свои глаза за чтением письма Макферсона.

— Папа! Я не разрешаю тебе так говорить! Почему ты мне это советуешь, если знаешь, что я люблю заниматься всем тем, что связано с плантацией. Я не терплю и не могу позволить себе сплетничать целыми днями о том или ином джентльмене или о других глупостях, как делают мои сверстницы. Это смертельно скучное занятие, поверь мне. Тебе хорошо известно, как я люблю работать. Если я не буду управлять плантацией, то, возможно, буду проводить все свое время, донимая тебя! — поддразнивала отца Патриция.

Джон Колдуэлл слабо улыбнулся. Его дочь была убедительна в своих рассуждениях. Она всегда могла легко переубедить кого угодно и доказать свою точку зрения. Но у Джона Колдуэлла на душе было неспокойно.

Ночью жена рассказала ему, что вчера Патриция неизвестно куда пропала из танцевального зала. Прошло целых пять танцев, пока она не появилась вновь. И никому не было известно, где и с кем она была. Слава богу, что никто толком ничего не заметил. Тереза считала, что поведение дочери было результатом его отцовского пренебрежения ко всему происходящему.

Его жена была очень спокойной и невозмутимой женщиной. Твердость Тереза Колдуэлл проявляла только в одном случае — когда речь шла о добром имени и чести креольской семьи.

Если Патриция повела себя так неприлично, то ей, Терезе, придется наблюдать за дочерью. Она не позволит ей испортить репутацию семьи.

Мистер Колдуэлл, человек по природе спокойный и тихий, не стал упрекать жену за то, что она совершенно устранилась от хозяйственных проблем, а в результате этим занялась Патриция и вышла из-под материнского контроля. Однако он пообещал жене напомнить Патриции о ее недостойном поведении.

— Патриция, моя дорогая! — произнес он. — Я знаю, что ты любишь заниматься ведением дел на плантации. Но поверь — не это самое важное для девушки в жизни. Это дело не для леди. Тебе следовало бы побольше заниматься нарядами, вечерами и мужчинами. Ты — прекрасная девушка, но тебе уже двадцать лег. Плохо, что ты все еще не вышла замуж. Я был не прав, что разрешил тебе стать моим секретарем в твои пятнадцать лет, хотя в те времена я считал это занятие достаточно безвредным для тебя. А теперь, когда ты полностью обрабатываешь корреспонденцию, проверяешь счетные книги и руководишь надсмотрщиками, я должен запретить тебе заниматься этими делами. Я говорю это с болью в сердце, но, действительно, так будет лучше, — закончил он.