Саманта Джеймс: Пророчество любви

Мужчины похотливо посматривали на Алану, все шестеро были на высоких гнедых конях. Похожи они были на голодных волков. Ей показалось, что она и есть та добыча, которую мужчины-звери начнут сейчас рвать на части.

Девушка бросила взгляд на лук и стрелы, оставшиеся на земле возле Обри в то время как она стояла посередине поляны. Ярость и отчаяние овладели Аланой: схватить лук невозможно, любой из шестерых воинов опередит ее!

— Что, хочешь всадить стрелу кому-нибудь из нас в сердце? А я бы хотел сделать то же самое… но не стрелой, — мужчина ухмыльнулся, — … и не в сердце.

Воин сошел с коня, из-под шлема блеснули черные глаза, взгляд скользнул по нежной округлости ее груди под тонкой Шерстяной рубашкой. Как бы ей хотелось, чтобы сейчас на ней оказался плащ — не для защиты от зимней стужи, а чтобы спрятаться от этого жадного взора. И все же страх сменился гневом, когда норманн подошел ближе.

— Я Рауль, — объявил он, заговорив на резко звучащем английском языке. — А ты кто, девушка? И почему оказалась в лесу под защитой всего лишь одного дряхлого старика?

Алана вздернула подбородок и смело взглянула на воина. Во имя всех святых, лучше сгореть в аду, чем удостоить ответа этого заморского негодяя. — Так кто же он такой? Твой отец? — Губы Аланы скривились:

— Тебя; не касается, ни кто он, ни что я делаю в этом лесу!

— А ведь новый лорд Бринвадьда приказал вам, саксам не покидать деревню. Ты же из деревни, да?

— Не твое дело!

— Я бы сказал, что все наоборот: это как раз именно мое дело!

Обри поднялся на ноги. Он угрожающе крикнул:

— Оставь девушку в покое, норманн! Тот, кого звали Рауль, не обратил на Обри ни малейшего внимания. Он пересек поляну и подошел к Алане поближе.

— Экая смелая саксонка! Она мне нравится… очень нравится…

Алана разглядела, что воин молод и смуглолиц, но в глазах его она заметила огонек, от которого у нее тревожно сжалось сердце.

Он развел руками и улыбнулся.

— Думается мне, он тебе не отец, девушка. Но вряд ли и муж!

Спутники воина разразились смехом.

— Тогда, быть может, ей понравится, если один из нас проделает то, что ночами должен проделывать с телом жены муж? Уж любой из нас окажется в этом деле попроворнее старика.

Снова раздался грубый смех:

— У старика, должно быть, хрен дряхлее, чем он сам!

Алана чуть не задохнулась от ярости:

— Прекратите! Слышите… вы! Он мне не отец и не муж! Отстаньте от него, вы, норманнские свиньи!

— Алана, молчи, их оскорбления меня не трогают.

Глаза Рауля вновь остановились на девушке.

— А… так старик ее защищает, или она защищает его? — Он протянул руку, зажал золотистую косу в кулак и, намотав на руку, сильно дернул. Алана попыталась вырваться. Лицо Рауля исказилось бешеной злобой.

— Иди сюда, сука! — он свирепо рванул ее за волосы, и с туб Аланы сорвался сдавленный крик боли. Лицо Обри покрылось красными пятнами.

— Оставьте ее, мерзавцы! — он бросился на Рауля, но не успел и шагу ступить, как один из норманнских всадников нанес ему удар по голове плоской стороной своего меча.

Обри без единого звука упал ничком.

— Обри! Ой, Обри! — тревога разрывала Алане сердце.

Она попыталась броситься к старику на помощь, но стоявший рядом воин обхватил ее за талию. Алана словно обезумела и, бешено извиваясь в руках мужчины, начала, царапаться и пинаться. Она дотянулась до его лица и почувствовала, как ногти вонзаются в щеку норманна. Он гнусно выругался и попытался вновь ухватить косу: Каким-то чудом Алане удалось увернуться. В отчаянии устремилась она к старику на край поляны. Ей вслед несся хриплый смех.

— Ну что скажете, парни? Развлечемся — по очереди?

— А не могла бы она принять и двоих сразу? Дрожь потрясения пробежала по всему телу девушки. Впервые она доняла, каковы их намерения. Они ее схватят и будут грубо насиловать, снова и снова… Алана упала на колени рядом с неподвижным телом старика. Когда она дотронулась до его плеча, он тихо застонал. Хвала всем святым, он жив!

— Обри! Обри! Ну, пожалуйста, поднимайся! Нужно бежать, вставай… Воин, назвавшийся Раулем, приблизился к ним.

— Иди сюда, девка! — отрывисто приказал он. Алана вскочила на ноги и обернулась. Она размахнулась и ударила его по лицу. Рука сразу же заныла, но Алана не обратила внимания ни на боль, ни на ярость, исказившую лицо война.

— Оставь меня в покое, норманнский подонок!

Он выругался

— Черт побери, девка, или ты сама замолчишь, или я заставлю тебя замолчать, и надолго!