Виктория Джоунс - Странное наследство

— О, Боже! — Оливия снова залилась слезами. — Мы будем жить так близко. Возможно, в двух днях конного пути! Я не выдержу издевательств этого ублюдка и сбегу к отцу! Ты знаешь, этот Дуглас тоже присмотрел ранчо. Заброшенное ранчо в долине на слиянии Гранд-Ривер и Ямпы! — девушка возбужденно зашагала по комнате.

— А вот этого не нужно делать, малышка! Пока что я буду вести себя так, словно тоже не знаю о том, что ты девушка. А сейчас отправлюсь в бар, чтобы представиться мистеру Дугласу. И не злись. Твой отец, а мой дядя Фрэнк узнал через своих людей, что Берни Дуглас очень порядочный и благородный джентльмен, Оливия!

— От его благородства я плачу и проклинаю каждый день своей жизни! — Оливия обиженно засопела.

— Похоже, что ты влюбилась, девочка! И влюбилась в достойного человека! — Рони ласково погладил Оливию по кудрявой голове и мягко поцеловал в лоб, что было для его сурового нрава жарким проявлением чувств. Когда смысл последней фразы двоюродного брата дошел до ее сознания, Оливия зашипела, точно разъяренная пума и отскочила в угол:

— Что ты городишь, Рони!? Я ненавижу его! Ненавижу! Особенно, когда он уходит к этим падшим женщинам или пытается уговорить, чтобы я согласилась уничтожить бабушкино хозяйство! Я готова выцарапать ему глаза! Зубами впиться в горло до крови!

— Остановись, Олив! Ты скоро станешь красивой, страстной и очень ревнивой женщиной. Такому мужчине, как Берни Дуглас, не поздоровится, когда он догадается об этом, и ты предстанешь перед ним в женском обличье! Спаси его Господь, ведь он безумно влюбится в тебя. А ты — если будешь так ревновать его — сожжешь свое сердце!.. Помолчи, сестренка! Бабушка, то есть миссис Абигейл Гибсон, была мудрой женщиной! Скорее всего, она давно поняла, что ты влюблена в мистера Дугласа. И твое счастье, что у него нет постоянной подруги или жены! Иначе твое сердце давно превратилось бы в уголь от ревности и возмущения!

Оливия чувствовала правоту высказываний двоюродного брата, но не желала признаваться в своих чувствах к такому грубияну, как Берни Дуглас, и от этого злилась на себя и на него все сильнее и сильнее.

— Что ты заладил одно и то же, Рони Уолкотт?! Я же говорю тебе, что ненавижу этого ублюдка! Ненавижу!!! Что ты еще хочешь сказать, Рони Уолкотт?! — и Олив неожиданно для себя разрыдалась.

— Разговоры пора заканчивать, детка! Я всегда буду рядом и смогу остановить твоего опекуна, если он будет откровенно жесток с тобой, Олив! А тебе пока придется выполнять его распоряжения, чтобы не выдать себя раньше времени! Ты еще юна и слишком ранима. Твое счастье от тебя не уйдет. А взрослому мужчине иногда бывает необходимо встречаться с женщинами и общаться с ними, — Рональд Уолкотт встал и, тихо прикрыв за собой дверь, отправился в салун.

— И ты туда же! — Олив дождалась, когда за Рони закрылась дверь, и швырнула ему вслед горшок с геранью. Горшок раскололся на мелкие кусочки. Земля рассыпалась по полу, а стебель с распустившимися ярко-красными цветами сломался. Рони осторожно приоткрыл дверь и подтвердил строгим голосом:

— Ну, вот! Я оказался прав. Ты его ревнуешь. Смири свое сердце, Олив! Пока над вами не стали смеяться и ехидничать. Ты слишком привлекаешь внимание. Веди себя достойно. Ведь в тебе течет кровь гордого индейского племени!

Оливия застонала от досады, стиснула зубы и замолчала. Когда Рони вновь прикрыл дверь, она снова принялась собирать свой небогатый скарб. Здесь, в этом домике на краю обрыва, она провела детство и юность. Ей не хотелось расставаться со ставшими привычными и знакомыми краями, но выбора не было, и она решила, что Рони поговорит с мистером Дугласом, и тот, по крайней мере, разрешит ей взять с собой все, что она пожелает.

Уступать мистеру Дугласу она не собиралась, но решила больше не скандалить с ним. Сложив вещи, девушка села возле окна, словно прощаясь с замечательным видом на седые вершины Скалистых Гор. Гнев все еще клокотал в глубине ее души, но Оливия смотрела на хребты и отроги, окрашенные в розовый цвет опускающимся за горизонт солнцем, и мирная картина горного пейзажа постепенно усмиряла ярость и умиротворяла ее горячее сердце. Сколько раз эти стены укрывали ее и бабушку от дождей и непогоды, сколько часов провели они за беседами на кухне… Оливия обычно сидела в жестком самодельном кресле, задумчиво глядя на остывающие угли очага, и рассказывала о том, как прошел ее длинный день, что произошло, и как она ко всему относится. Бабушка выслушивала рассказы внучки и тихим голосом давала советы.