Патриция Поттер: Шотландец в Америке

Габриэль старалась стричь как можно короче. Освободившиеся от своей тяжести, короткие прядки тут же свивались колечками.

Ей нужно всегда помнить о роли, которую предстояло сыграть теперь уже не на сцене, а в жизни.

Чтобы подбодрить себя, она стала тихо напевать старую французскую колыбельную песенку. Звук ее голоса прозвучал очень одиноко в убогом гостиничном номере. Эту колыбельную хорошо петь на два голоса, но не было никого, кто мог бы ей вторить… И девушку охватило такое щемящее чувство одиночества, какого она не испытывала еще никогда в жизни.

Когда последний состриженный локон присоединился к груде волос на полу, Габриэль разделась донага. Положив на узкую кровать газеты, она завернула в нее платье, корсет, прелестные ботинки на пуговках и шелковые чулки. Затем перевязала сверток бечевкой. Надо будет оставить его в церкви под скамьей. Может быть, священник найдет ее вещам полезное применение.

Затем, стоя совершенно нагой перед зеркалом, она открыла коробку с гримом и стала накладывать краску на лицо, чтобы нежная белая кожа казалась загоревшей и обветренной. Грима потребовалось немало. Начиная с корней волос, Габриэль прошлась красками по всему лицу, чтобы не осталось ни одного предательски белого пятнышка, и оттенила шею, еще раз прошлась палочкой грима от подбородка ко лбу, а затем прибавила несколько настоящих грязных пятен. Грязью девушка запаслась заблаговременно. Она знала, что если не умываться, то краска на лице продержится несколько недель. И надо взять с собой краски про запас, чтобы потом возобновить грим, а за это время она осуществит намеченный план. Так или иначе, но она с этим справится.

Удовлетворившись результатом своих усилий, Габриэль взяла нижнюю юбку и разорвала ее на полоски, чтобы перебинтовать грудь. Грудь у нее небольшая, тело худощавое, и женственные формы легко спрятать под многослойной одеждой, а все же лучше не рисковать и предусмотреть всякие случайности.

Костюм, купленный в единственном магазинчике городка, где она играла, выглядел чересчур новым. Надо что-то предпринять, подумала девушка, надевая жесткую, хорошо выглаженную пару. Впрочем, шляпа подходила ей превосходно. Габриэль выудила ее из отцовского сундука. Отец надевал эту шляпу, когда они всем семейством разыгрывали какую-то мелодраму. Он купил ее у пьяницы-ковбоя за два доллара, и вид у нее был очень потрепанный. Надвинув шляпу на лоб, Габриэль недовольно сморщилась: от подкладочной ленты пахло потом. А затем девушка собрала все свое мужество, расправив плечи, и опять повернулась к зеркалу.

Ваш выход, Гэйб Льюис! Здесь больше нет Габриэль, любимой и лелеемой дочери Джеймса и Мэриан Паркер. Дочери преступника, если верить признанию отца, вырвавшемуся у него в предсмертные минуты. А как могла она не поверить отцовским словам?

И снова сердце у Габриэль заныло от глубокой, затаенной тревоги, которую она пыталась заглушить лихорадочными приготовлениями к бегству. Еще она чувствовала гнев. И жаждала справедливости и отмщения убийцам.

Она схватила письмо и газетную вырезку, которые отец хранил в сундуке. Он как раз об этом ей и сказал, умирая: «В сундуке письмо… все объяснит». Собрав последние силы, он, вцепившись в ее руку, добавил: «Статья. Кингсли. Это он. Дэвис. Опасность для…» И тут слова стали неразборчивы. Затем он сделал еще одно, огромное усилие и прошептал: «…Оставь… Техас. Обещай».

Пообещать Габриэль уже не успела, но она и не собирается покидать Техас, особенно теперь, когда отыскала и прочла отцовское письмо с приложенной к нему газетной вырезкой. Это было в одинаковой степени и признанием вины, и предупреждением. Он, конечно, написал письмо из-за статьи. Он почувствовал угрозу, быть может, даже опасался за свою жизнь и хотел, чтобы Габриэль знала правду. Письмо было датировано числом накануне того рокового дня, когда застрелили отца, и на конверте стояла надпись: «Открыть в случае моей смерти». Сначала девушка не поверила написанному, но почерк был отцовский.

Отец так много значил в ее жизни. Она всегда любила его сердечный смех и веселые искорки в глазах! Он был любящим мужем, замечательным отцом, человеком, который способен отдать нищему последние гроши. Нет, Габриэль никак не могла совместить этот образ с тем человеком, который написал письмо. Невозможно поверить в то, что он был в дружеских отношениях с людьми, которые могли обманывать и предавать.

И тем не менее отец сам признавался, что совершил поступки, которые заставили его покинуть Техас на целых двадцать пять лет. Все это время он хранил в душе страшную тайну. Теперь она понимала, что Джеймс Паркер платил за грехи юности всю свою жизнь — и наконец расплатился за них смертью. К ее горю и гневу примешивалось теперь и чувство вины, ведь это именно она упросила отца вернуться в Техас, он очень не хотел сюда ехать.