Патриция Поттер: Беспощадный

Интересно, где же ключ, подумала Шей и поискала в письменном столе. Ведь наверняка маме понадобится ключ.

Не помня себя от горя, Шей оставила поиски. Ключ скорее всего у мамы или на первом этаже, в ателье. При выходе из дома ее остановила соседка и принялась задавать вопросы; прошло несколько минут, прежде чем Шей удалось отделаться от нее. Наемного экипажа поблизости не оказалось, и девушка пустилась бегом, подгоняемая тревогой.

Торопливо поднимаясь по больничной лестнице, она держала перед собой шкатулку, как какую-то драгоценность.

Медсестра отвернулась при приближении Шей. Предчувствуя недоброе, девушка бросилась в палату, где лежали ее мать и еще три пациентки.

У доктора Сансона был печальный взгляд. Увидев Шей, он покачал головой. Пронзенная страхом, девушка бросилась к кровати. Лицо матери поражало неестественной бледностью. Шей наклонилась и коснулась его, щека была холодна, неподвижна. Безжизненна.

– Мне жаль, Шей, – сказал врач.

Шей непонимающе взглянула на него. Еще пять дней тому назад мать прекрасно себя чувствовала. Как могло такое случиться? Шей смотрела на врача сквозь пелену слез. Ей хотелось во всем обвинить его, но она не имела права. Слишком долго пришлось уговаривать мать обратиться в больницу.

Шей опустилась на колени рядом с кроватью и схватила руку матери, пытаясь увидеть хоть какой-то признак жизни.

– Ты не можешь так уйти, – прошептала она. – Не можешь.

Шей мысленно просила мать открыть глаза, усилием воли старалась вернуть ее рукам тепло. В жизни Шей всегда существовал только один человек – Сара. Она почувствовала режущую боль в глазах и смертельное удушье.

– Не оставляй меня одну, – прошептала девушка, по ее лицу струились слезы.

Она не знала, сколько времени провела так, стоя на коленях, прежде чем доктор Сансон помог ей подняться, старый ворчливый доктор, неловко пытавшийся произнести слова утешения.

– Что ты теперь будешь делать? – спросил он.

– Не знаю, – ответила Шей дрогнувшим голосом.

Она тупо смотрела на шкатулку, упавшую на пол. Странно, отчего маме вдруг понадобилась эта вещь. Шей всегда считана, что у них друг от друга нет секретов.

Но сейчас это не имело значения. Сейчас ничего не имело значения, кроме чувства потери и одиночества. Впав в оцепенение, которое всегда оберегает от слишком сильного горя, Шей задумалась о том, что предстояло сделать. Организовать похороны. Известить друзей. Решить что-то с ателье.

Шей наклонилась и подобрала шкатулку. Позже она займется ею. Когда останется одна.

Под ее взглядом доктор закрыл простыней лицо матери. По щеке девушки сползла слезинка, и она смахнула ее. Сара Рэндалл всегда была сильной. Шей будет такой же.

Рейф Тайлер стоял в нерешительности у дверей тюрьмы штата Огайо. Одежда, выданная охранником, висела мешком на высокой худощавой фигуре, в жаркий летний день шерсть неприятно колола, вызывая зуд. Но все же это было лучше, чем полосатая роба, которую он относил столько лет. Три тысячи шестьсот пятьдесят два дня, если быть точным. Он сосчитал каждый из дней, проведенных в аду. Десять лет были вычеркнуты из жизни. Украдены. Точно так, как были украдены его честь и достоинство.

Он мечтал надеть рубашку из хлопка и пару хорошо подогнанных брюк, а еще ботинки вместо сандалий на картонной подошве, в которых был сейчас.

Мечтал о многом. Например, провести ночь, любуясь звездами. Он не видел звезд десять лет. В его тесной камере не было окна, а под замок заключенных сажали задолго до наступления темноты.

Заключенный. Даже не будь у него этого проклятого клейма, он все равно знал, что в нем легко распознать заключенного. Покинув тюремные застенки, он, как оказалось, продолжал по привычке шаркать при ходьбе, а его голос, как и у многих других обитателей тюрьмы, приобрел хрипотцу от долгого молчания.

Рука с клеймом скользнула в карман. Абнер был на месте. Благодаря Абнеру он сохранил рассудок. Палец Рейфа погладил маленького довольного мышонка, которому шерстяная одежда пришлась больше по вкусу, чем его хозяину.

Прохожие на улице посматривали на Рейфа настороженно. Некоторые глядели сквозь него, словно он вообще не существовал. Рейф почувствовал, как на его щеке заиграл желвак. Десять лет взаперти, а теперь…

Рейф попробовал переключить мысли на что-то другое, о чем он не смел мечтать последние годы.

Начал думать о коне, будь оно все проклято. Он жаждал вновь оказаться в седле, держать в руках поводья. Мчаться куда душа пожелает.