— Клянусь тебе, я не знала! — пролепетала я, сама почти веря своему деланому изумлению.
Генрих улыбнулся.
— Мы понимаем, — сказал Гиз. — Ваше величество, вы уже не та. Вы устали от тягот управления государством. Вам надлежит отдохнуть, а этим делом предоставьте заняться нам.
— Да, матушка, — подхватил Генрих, — отдохни. Ты достаточно потрудилась.
Он повернулся ко мне спиной, всем своим видом показывая, что мне пора удалиться. Понурив голову, я медленно вышла из зала. Дело сделано; обратной дороги нет. Впервые за всю свою долгую жизнь я способствовала началу войны. Если наваррец сдержит слово, он не вторгнется в наши земли, не отнимет силой трон у моего сына. Он станет сражаться с Гизом и убьет его, и тогда, если будет на то Божья воля, у нас наконец настанет мир.
Из окна своих покоев я наблюдала, как во внутреннем дворе толпились солдаты, точили до смертоносной остроты клинки, грузили на повозки боеприпасы. У меня на глазах крепнул и набирал силу дракон войны, и, хотя я понимала, что происходит это во исполнение моих замыслов, горло тем не менее сжимал страх.
Однажды были замечены идущие к нашим позициям войска Наварры. Ночью после этого Генрих пришел ко мне. В эти дни мы намеренно держались подальше друг от друга, и сейчас он, едва захлопнув дверь, крепко обнял меня. Мускулы его окрепли от физических упражнений; когда он отстранился и заглянул в мои глаза, мне подумалось, что он стал похож на себя прежнего.
— Завтра я отбываю, — сказал он. — Ты уверена, что наваррец выполнит свою часть сделки?
— Уверена. — Я кивнула. — Помни только, что тебе не следует ввязываться в бой. Ты должен уцелеть, это главное. Предоставь сражения наваррцу.
С этими словами я приподнялась на цыпочки и поцеловала его в губы, запустив неловкие пальцы в его волосы и жадно вдыхая запах его кожи.
Никогда еще в жизни я так не гордилась своим сыном.
Армия ушла; в Париже был объявлен комендантский час. Я ждала известий, а между тем мой верный Бираго, изнуренный многолетней подагрой, упал без сознания у моих ног.
Его отнесли в постель, а я немедленно вызвала Паре.
Наш престарелый доктор с годами стал так же немощен, как мы, его пациенты; хромая и подслеповато щурясь, он раздвинул подбитую мехом мантию Бираго, приложил ухо к впалой груди моего друга и долго вслушивался. Выпрямившись, он печально покачал головой.
— Помолись за меня, лекарь, — едва слышно усмехнулся Бираго. — Мне повезло больше, чем многим другим, — все эти годы я счастливо избегал твоих зелий и пиявок. — Затем он обратился ко мне. — Госпожа, вам незачем здесь оставаться. Франция нуждается в вас больше, чем я.
— Чепуха, — возразила я, борясь с неумолимо подступающими слезами. — Ты верно служил Франции. Так пускай теперь она подождет.
Я не отходила от постели Бираго. Мы избегали всяких упоминаний о настоящем или будущем, находя утешение в общих воспоминаниях о прошлом: о нашем путешествии по штормовому морю во Францию, о моей свадьбе и долгих годах, когда мы вместе крепили положение страны, создавали сеть осведомителей и обучали моих сыновей. Из всех мужчин, которых я знала в своей жизни, Бираго пробыл со мной дольше всего. Я не могла представить, как буду жить без него. И однако же, день за днем я видела, как он понемногу угасает. Подагра превратила его ноги в месиво воспаленной плоти; все чаще у него случались приступы жара и ему становилось трудно дышать, так что мы с Лукрецией поставили в его покоях низенькую кровать на колесиках и по очереди спали на ней, готовые в любую минуту броситься ему на помощь.
Настал день, когда Бираго покинул меня. Дыхание его стало совсем слабым, в груди клокотало. Иссохшие пальцы сжимали мою руку. Лишь на краткий миг он сумел побороть боль и слабо улыбнулся.
— Госпожа… Мне будет вас не хватать…
Он умер, как жил, ни на что не сетуя. Я держала его руку, пока она не похолодела, и смотрела, как целеустремленное выражение исчезает с его лица, так что постепенно он сделался совсем спокоен и вновь казался молодым.
— Не уходи далеко, мой старый друг, — прошептала я, склонив голову. — Подожди меня.
Я горько оплакивала Бираго. Еще острей, чем когда-либо, ощущала я свое одиночество, просыпаясь утром и почти ожидая, что он вот-вот, хромая, войдет в комнату с грудой неизбежных бумаг. Бираго был моим союзником и советником; теперь его не стало. Казалось, вся жизнь моя потеряла смысл, и я словно блуждала в темноте, лишившись единственного человека, который знал меня лучше, чем я сама.
Читать дальше