Александра Риплей - Скарлетт

Мамушкины тяжелые ресницы закрыли слезы, которые сверкали в тусклом свете, и ее тяжелое дыхание замедлилось во сне.

«Как я могу не раздражаться? — хотелось закричать Скарлетт. — Моя жизнь разрушена, и я не знаю, что мне делать. Мне нужен Ретт, но он ушел. Мне нужна ты, но и ты покидаешь меня».

Она подняла голову, вытерла рукавом слезы и выпрямилась. Угли в печке сгорели, а ведро пусто. Ей надо его наполнить, ей надо поддерживать огонь. Комната начинала охлаждаться, а Мамушка должна быть в тепле. Скарлетт натянула лоскутное покрывало на хрупкое тело Мамушки, затем вынесла ведро в холодную темень двора. Она поспешила в сторону угольного склада, сожалея, что не накинула шаль.

Луны не было видно, только серебряный полумесяц затерялся в облаке.

Воздух был тяжелый от ночной влаги, и несколько не спрятанных облаками звезд казались очень далекими и холодными, как лед. Скарлетт продрогла.

Чернота вокруг казалась бесформенной, бесконечной. Она торопливо отправилась в центр двора, ничего не видя перед собой, и теперь не могла воспроизвести знакомые очертания печного домика и конюшни, которые должны быть рядом. Она огляделась в панике, ища белый силуэт дома, который только что покинула. Но он тоже был бесформенным и темным. Свет не горел нигде. Казалось, она затерялась в молчаливом и неизвестном мире. Ничто не шевелилось в ночи: ни листочек на дереве, ни перо с птичьего крыла. Ужас пробежал по ее натянутым нервам, и ей захотелось броситься куда-нибудь. Но куда? Везде была враждебная темнота.

Скарлетт сжала зубы. «Что за глупости? Я дома, в Таре, и темный холод исчезнет, как только взойдет солнце». Она выдавила смешок, и неестественный звук заставил ее подпрыгнуть.

«Правильно говорят, что перед рассветом всегда темнее, — подумала она. — Я просто пала духом, вот и все. Я не поддамся этому, надо топить плиту». Она протянула руку в темноту перед собой и пошла по направлению к угольной куче, вдруг оступилась и упала. Ведро громко звякнуло и покатилось.

Каждая частичка ее тела кричала, что она должна сдаться, оставаться там, где она есть, пока не настанет день, и она сможет видеть. Но Мамушке нужно тепло и приветливый желтый огонек за слюдяным окошком в печке.

Скарлетт встала на колени и ощупала землю вокруг себя в поисках угольного ведерка. Несомненно, еще не было такой непроглядной темноты в мире. Или такого влажного, холодного ночного воздуха. Где же ведро? Где рассвет?

Ее пальцы наткнулись на холодный металл. Скарлетт подползла на коленях поближе, и ее рука почувствовала ребристые края ведерка для угля. Она отчаянно прижала его к своей груди.

«О, Боже, я теперь даже не знаю, в какой стороне находится дом, тем более угольный склад. Я потерялась в ночи». Она посмотрела наверх, надеясь увидеть хоть какой-то свет, но небо было черным. Даже холодные далекие звезды исчезли.

На мгновение ей захотелось закричать и кричать до тех пор, пока кто-нибудь не проснется, не зажжет фонарь и не проводит ее домой.

Но гордость запрещает ей это. Потеряться на своем собственном дворе, всего в нескольких шагах от двери кухни? Она не сможет жить с таким позором.

Она надела ведро себе на руку и стала неловко ползать на четвереньках по темной земле. Рано или поздно она наткнется на что-нибудь — дом, стопку дров, конюшню, колодец — и определит свое местонахождение. Будет быстрее, если она встанет и пойдет. И не будет чувствовать себя дурой. Но она может опять упасть и подвернуть ногу. И тогда она будет беспомощна, пока кто-нибудь не найдет ее. Все равно, что, но что-то надо было делать, это лучше, чем лежать одинокой, беспомощной и потерявшейся.

Где была стена? Здесь где-то должна быть она, ей казалось, будто она проползла полпути в Джонсборо. Ей стало страшно. Казалось, темнота никогда не спадет, а она все будет ползать и ползать.

«Перестань! — сказала она себе, — перестань сейчас же!

Она задыхалась.

С трудом она встала на ноги и заставила себя дышать спокойнее. «Я — Скарлетт О'Хара, — сказала она себе. — Я в Таре и знаю каждый фут этого места лучше, чем свои пять пальцев. Ну и что, если я не могу видеть дальше четырех дюймов впереди себя? Я знаю, что там находится, надо только найти это. И сделаю я это на ногах, а не на четвереньках, как какая-то малышка или собака». Она подняла подбородок и выпрямила свои тоненькие плечики. Слава Богу, никто не видел ее распростертой в грязи или ползающей по кругу.

Никогда еще в своей жизни она не была побита: ни старой армией Шермана, ни худшими из «саквояжников». Никто, ничто не побьет ее, если она не позволит этого сделать. Что за мысль: испугаться темноты, как какаянибудь плакса, трусиха!