Шерри Томас: Любовь против правил

— Мне нет дела до Марсденса. Мы не станем добиваться аннулирования брака.

— Если вас беспокоит содержание Хенли-Парка, я охотно отпишу вам половину акций «Крессуэлл и Грейвз». Фирма выросла вчетверо с тех пор, как мы поженились, так что для меня это выгодная сделка.

Фиц посмотрел на нее так, словно не мог узнать.

— Да я скорее сожгу Хенли-Парк дотла, чем позволю вам думать, будто хочу удержать вас ради денег.

— Тогда скажите, почему вы хотите меня удержать?

Фиц потер переносицу.

— У вашего любимого уже есть жена. Что вам даст признание нашего брака недействительным, если вы все равно не сможете выйти за него замуж?

Милли убрала руки с его предплечий и отступила на шаг назад. Она все еще опасалась последствий, если он узнает наконец правду. Но она больше не могла тянуть с этим.

— У меня никого нет. И никогда не было.

Он выглядел потрясенным.

— Но вы признавались, что были влюблены в него. Сказали, что потеряли всякую надежду обрести с ним счастье, когда мы поженились. Разве не так?

— Я знаю, что говорила много лет назад. Но правда состоит в том, что у меня никогда не было никого другого — никого, кроме вас. — Она посмотрела вниз, на свои ладони. — Я полюбила вас в то же мгновение, как увидела. Когда вы проклинали судьбу, я тоже, потому что по ее воле я стала последней девушкой, которую вы могли бы полюбить.

Воцарилось долгое тягостное молчание. Фиц схватил ее за руки.

— Боже мой, Милли! Почему вы никогда не говорили мне об этом?

Она подняла голову и посмотрела ему в глаза.

— Мне следовало это сделать, не правда ли? Простите, что не призналась вам раньше, но теперь вы все знаете.

Если он любил ее, теперь было самое время ответить на ее признание. И он любил ее, без сомнения. Вопрос только в том, как сильно.

Он молча смотрел на нее. Глаза его, словно небо на рассвете, были полны тепла и обещания нового дня. Сердце Милли сладко замерло от этого безмолвного послания, исполненного надежды и желания. Ему не нужно было ничего говорить. Достаточно было бы поцелуя.

Но он не поцеловал ее. Напротив, он покинул ее и подошел к окну, сжимая пальцами виски.

— Вы должны были поставить меня в известность, — произнес он. — Еще много лет назад.

— Если бы мама была жива, возможно, она посоветовала бы мне действовать по-другому. — Она прикусила губу. — Я уверена, теперь вы понимаете, что мне невозможно оставаться замужем за вами, после того как вы заключили соглашение с миссис Энглвуд.

Фиц повернулся кругом.

— Милли…

Раздался стук в дверь. Вошел лакей, сообщивший Милли, что ее карета подана.

Когда дверь за лакеем закрылась, Милли подошла к окну.

— Последнее время вы много говорили о справедливости. Думаю, если вы выберете миссис Энглвуд, будет только справедливо отпустить меня, чтобы дать мне шанс вступить в настоящий брак и, возможно, со временем обрести семью.

— Милли…

— Я сказала все, что необходимо было сказать. Теперь мне нужно успеть на поезд. — Она поцеловала его в щеку. — Вы знаете, где меня найти.

Фиц никак не мог оторваться от фотографий.

Была ночь. Всего несколько часов оставалось до их с Изабелл визита в Дойлз-Грейндж, сельскую усадьбу, которую она предназначила для них двоих. Милли уехала больше суток назад, и ее отсутствие породило страшную пустоту в его душе.

Не считая ее поездки в Америку в начале года в качестве сопровождающей при Хелене, они никогда не расставались. Пока она отсутствовала, он писал ей почти ежедневно, пропуская по нескольку дней то тут, то там, не потому что ему этого хотелось, а потому что ему казалось не совсем приличным заваливать свою жену письмами.

И теперь он находился в ее комнатах, тоскуя по ней, чувствуя, будто вместе с ней от него отпала важная часть его существа.

Он поднял свою любимую фотографию с каминной полки и поднес ближе к глазам. Она была сделана прошлым летом. Похоже, фотограф, намеревался запечатлеть только Гастингса, сидевшего на одном конце кушетки с серьезным видом. Но у другого конца кушетки стояли Фиц и Милли.

Он мог бы поклясться, что они обсуждали всего лишь вечерние развлечения для своих друзей, но выглядело это гораздо более интимно. Они склонили головы друг к другу, на лицах — сосредоточенность и интерес. А его поза — с рукой, лежащей на спинке кушетки? На снимке казалось, будто он обнимает Милли за талию.

Она любила его. Она любила его все это время.

Каким же глупцом он был, раз не уразумел этого раньше.