Марина Струк: Мой ангел злой, моя любовь…

— Худо? — спросила снова Марья Афанасьевна Андрея, пытаясь разгадать хотя бы что-то за той каменной завесой, что опустилась на лицо племянника, едва она задала вопрос.

— Cela n'est rien [15] Это все пустое (фр.) , - проговорил он, снова улыбаясь ей той искусственной для нее улыбкой. Искусственной, ведь она так хорошо знала истинную. — Скажите лучше, как ваше здравие, ma tantine? Софи писала давеча мне, что у вас снова был приступ камчуги. Как ныне?

«Софи писала…», отметила про себя Марья Афанасьевна. Сестра писала, не маман. Знать, ее любезная сестрица все так же стоит на своем — Боренька прав, Андрей же грешен, и c'est tout [16] Тут: точка (фр.) . Знать, все так же отвергает младшего сына, как отвергла от себя его прошлым летом, и даже гибель старшего не переменила ее в этой дурости. Принимать от младшего сына вспоможение любое она может, но сердце для него закрыла. Дура, не иначе, прости Господи!

— Я не молода уже, мой дружочек, — улыбнулась Марья Афанасьевна племяннику, лаская по-матерински его волосы. — Уж пять десятков разменяла этим летом. Немудрено, что здравие уже не то, что прежде. Но нет нужды тревожиться обо мне, Андре, — хожу же своими ногами, пусть и с тростью. Кстати, о палке той. Бранить тебя желаю, дружочек, бранить! — она погрозила ему пальцем шутливо. — Ведаю, что на жалованье живешь одно, а мое вспоможенье отправляешь маменьке и сестрице. Да еще готова биться об заклад, что и эту вертихвостку, твою bru [17] Невестка, жена брата (фр.) , содержишь ныне. А подарок сей ко дню тезоименитства мне справил с чего? Да еще с серебром на верхе рукояти. Не азартничаешь часом? Не люблю ведь.

— А коли с благоволением фортуны? — усмехнулся Андрей, и от этой усмешки сердце Марьи Афанасьевны тут же дрогнуло — так он был схож лицом с ним, кого во сне, бывало, видела, по ком сердце плакало до сего дня, даже спустя столько лет. — Я ведь, ma tantine, с головой подхожу к любому делу.

— Ведаю о том, — кивнула графиня. — От того и не ругаю тебя за то, проказник! Так что там с делами? Ведь ведаю, что в отпуск ушел, чтобы дела поправить после гибели Бориса да в наследство вступить — долги, сплошные долги Олениных. Ведаю, что и бьешься аки рыба об лед ныне с векселями, что брат раздал твой окрест. И что в заклад отдал мой подарок к званию, тоже ведаю. Отчего меня не просил о средствах? Буду бранить, голубчик, тебя прежестоко. Я же родная кровь! Помощь от меня недурно принять.

— Я бы желал сам решить дела эти, ma tantine, не обессудь, — отвердел подбородок Андрея, напряглись плечи. — Вашей милости для меня и так довольно. Положение, что имею — благодаря вам, ma tantine.

— Ты не прав, mon cher, — покачала головой Марья Афанасьевна. — Моя милость была в том, чтобы ты к кавалергардам пошел в полк. Остальное же твоя заслуга. Разве награды твои не знак того? Разве отметина эта не доказательство тому? — она коснулась пальцами небольшого шрама на левой щеке, чуть ниже глаза, что оставила на память французская пуля, скользнувшая мимоходом по его лицу в день сражения под Аустерлицем. И Георгий с бантом [18] Бант — особая складка на наградной ленте — отмечал награды, полученные за боевые заслуги в петлице мундира в память об ином прусском сражении.

Ох, сколько же дней и ночей простояла Марья Афанасьевна на коленях в образных столичного дома и в усадьбах! Сколько сорокоустов заказала за это время, сколько свечек сожгла, сколько молитв сотворила! Аустерлиц, Прейсиш-Эйлау, Гейльсберг… Она помнила все эти названия, эти сражения, ведь каждое из них оставило свой след в жизни ее мальчика. Награды и звания, а то и шрамы. Как этот, как напоминание о той пуле, что едва не лишила его глаза, а то и жизни. Она вымолила его жизнь тогда, она точно знала то, и будет ее вымаливать впредь. Как мать, которой она хотела бы стать для него… Кто знает, был ли ее сын похож на Андрея, коли б тогда все сложилось по-иному?

Андрей поймал пальцы Марьи Афанасьевны и снова поднес их к губам, целуя те, как целовал бы руки матери, если б та была к нему столь тепло расположена, как тетушка. Но мать привлекала к себе всегда старшего, Бориса, а ныне, когда разверзлась пропасть между ними из-за той истории, и думать о том нельзя. И именно сюда, к тетушке, поехал Андрей теперь, когда стало так тревожно на душе, когда какие-то смутные предчувствия так и раздирают грудь, а тоска гложет сердце. Только тут он мог бы отдохнуть, пусть и временно забыть о том, что ждет его впереди, какие заботы у него в столице, позабыть о делах имений, что достались от брата, и одно из которых он передал матери во владение. Он непременно выкупит эту землю первой. Чтобы у матери не было тревоги за свое будущее. Никогда более.