Бейтс Болдуин - Воин султана

Дик с трудом обрел дар речи.

— А моя семья?

Оуэн Конвей прервал рассказ на полуслове и проглотил комок, застрявший в горле.

— Ну же? — закричал Дик, потеряв самообладание.

Он никогда не повысил бы голоса на валлийца, не будь так потрясен.

— Говори! Я спросил о моей семье!

Конвей с состраданием взглянул на него.

— Все мертвы, — ответил он коротко.

— Мертвы?

Дик с ужасом осознал, что во всем виноват он.

Конвей покачал головой.

— Ты бы ничем не мог помочь им, — сказал он тихо.

— Ну нет! — свирепо прошептал Дик и поднял на Конвея страдающий взгляд. — Моя… Моя жена, мои жены?

Конвей сжал губы.

— Мертвы.

Он не хотел говорить больше, Дик ясно видел это.

— А мои женщины? — едва слышно спросил он.

— Все — все мертвы.

— А дети?

Дик еще цеплялся за надежду.

Но Конвей отвел взгляд от его измученного, искаженного болью лица.

— По крайней мере, с ними разделались быстро! — сказал он.

— Нет! Боже мой, нет! — простонал Дик. Он долго молчал. Потом спросил с горечью: — А Сол? Лерон Сол тоже?

Конвей повесил голову. Это должно было изображать кивок.

— Все! Все, кто жил в твоем доме или служил в нем! Мне очень жаль…

Дик закрыл лицо руками, подавленный страшным известием. Воцарилось долгое молчание. Затем Конвей бесстрастным тоном поспешил довести свой доклад до конца.

Немногим, очень немногим — только горстке людей, которую Дик сейчас видел — удалось пробиться к дверям, потом, медленно отступая, в коридоры дворца, пока не стало ясно, что дальнейшее сопротивление бесполезно. Они слышали, как люди Зайдана вламывались в верхние комнаты — но описать это невозможно — и именно тогда убедились в том, что сражаться дальше бессмысленно, остается только спасаться. Только немногим счастливчикам удалось скрыться: четверо сумели уйти через уборные и выплыть по канализации, несколько человек спрыгнули со стен, остальные забаррикадировались в башне и спустились вниз по веревкам, связанным из нарезанных полосками ковров. Когда стемнело, они разыскали друг друга и, поскольку знали о скором приезде Дика, поднялись сюда, чтобы задержать его и помешать угодить прямо в смертельную ловушку — ведь именно он был тем главным призом, о котором мечтал Зайдан. Обнаружив, что Дика в городе нет, он вылетел на двор крепости, весь в крови, изрыгая страшные ругательства.

Дик с трудом дослушал до конца и поднялся.

— Я пойду туда! — мрачно сказал он. — Я дам ему возможность убить и меня — если не убью его первым! Ведите сюда моего коня!

— А какой в этом смысл? — возмущенно воскликнул Конвей. — В долине двести тысяч солдат, и каждый из них только и высматривает тебя и твоего белого коня! Тебе не добраться до него — во всяком случае, с саблей в руках, уж поверь мне!

— Я должен отыскать мою семью, моих детей и достойно похоронить их!

Конвей покачал головой.

— Твои намерения делают тебе честь, но это бесполезно. Ты не найдешь от них и кусочка. Думаешь, Зайдан не позаботился об этом?

Но Дик, разгневанный, не признавал разумных доводов.

— Ведите же моего коня, черт возьми!

Он повернулся и шагнул в сторону часовых, скрывавшихся у подножия холма в тени деревьев. Конвей, встревоженный безумным блеском его глаз, незаметно кивнул полудюжине людей, стоявших возле Дика. Они поняли, что его необходимо остановить, и, хотя все это им совсем не нравилось, набросились на него, скрутив руки так, чтобы он не мог дотянуться до оружия. Дик пытался вырваться, но под их весом упал навзничь. Спина его выгнулась, голова с неприятным стуком ударилась о каменистую землю. На мгновение ему показалось, что голубое утреннее небо, туманный воздух, высокие желтые скалы, бородатые лица людей, удерживавших его, — все завертелось стремительной каруселью. Потом все исчезло в ослепительной вспышке и наступила умиротворяющая тьма…

Открыв глаза, Дик обнаружил, что лежит среди скал возле костра. Солнце стояло выше, но ненамного — наверное, прошло часа два. Вокруг никого не было, кроме Оуэна Конвея, сидевшего неподалеку. Дик мог поклясться, что утром уэльсец был выбрит. А теперь его лицо украшала густая кудрявая бородка, еще не особенно большая, но начало было неплохое.

Но борода Оуэна Конвея волновала Дика сейчас меньше всего. Ему казалось, будто голову раскроили индейским томагавком, а потом предоставили ветру выдуть все ее содержимое. Он сел и застонал, обхватив голову руками. Конвей взглянул на него и ухмыльнулся.