Филиппа Грегори - Вайдекр

— Нет, — ответила я. — Там они были три дня назад. Сейчас они на лугу у Трех Ворот. Поезжай, я приеду туда позже. Присмотри за сбором колосков. Я говорила тебе, что я их припугнула.

— Отлично, — ответил Гарри. — Я, наверное, останусь там до обеда. Если я не вернусь до трех, пришли мне с кем-нибудь еду в поле.

Он вернулся назад меньше, чем через час.

— Они оскорбили меня, — Гарри вошел без стука и его нижняя губа подергивалась от гнева и обиды. — Они не хотели со мной разговаривать. Не стали петь и не дали мне места в их линии. Они поставили меня у самого забора. А когда я сказал: «Ну, ребята, давайте споем», — один из них ответил: «Того, что нам платят, едва хватает, чтобы дышать. Так что пойте, сквайр, сами».

— Кто это сказал? — резко спросила я. — Я завтра же прогоню его.

— Понятия не имею, — раздраженно ответил Гарри — Я не знаю их имен так, как ты, Беатрис. Для меня они все на одно лицо. Но жнецы его наверняка запомнили.

— Так они мне и скажут, — скривилась я. — Ну и что ты сделал?

— Я поехал домой, — негодующе сказал Гарри. — Что еще я мог сделать? Если я не могу убирать урожай на моих собственных полях, то хотя бы пообедать дома я имею право. Почему они так разговаривали со мной? Мы для них столько делаем! Мы дали им работу. Селия каждую неделю отсылает им продуктов на несколько фунтов. И этот праздничный обед! Он обойдется нам недешево. Никакой благодарности, подумай только, Беатрис!

— Праздничный обед! — воскликнула я. — Его не будет в этом году!

— Но Селия уже все организовала. — Гарри непонимающе уставился на меня. — Ты поручила ей это, и она устраивает обед на мельнице, как только будет убрано последнее поле. И я тоже сегодня сказал об этом жнецам. Так что уж лучше не отменяй его.

Я в растерянности помолчала, грызя кончик ручки.

— Ладно, — согласилась я. — Раз это запланировано и мельник Грин не возражает, пусть повеселятся. В конце концов, если возникнут какие-нибудь неприятности, мы сможем уйти пораньше.

Я торопилась с уборкой не только для того, чтобы освободить Вайдекр от долгов, но и потому, что я чувствовала приближение бури. Чувствовала всей кожей, хотя небо было ясным-преясным. Дни стояли жаркие, слишком жаркие. Люди, работавшие в поле, невыносимо страдали от зноя. Один из жнецов упал в обморок прямо на свой серп. Когда я подбежала, то увидела, что рана очень страшная, почти до кости. Но едва я предложила послать за хирургом в Чичестер, как пострадавший — это был сын старого Жиля, — поднял на меня ставшие от боли огромными глаза и сказал:

— Нельзя ли мне обратиться к доктору Мак Эндрю, мисс Беатрис?

— Сколько угодно, — с внезапным раздражением сказала я. — Полезай в телегу, она как раз едет в усадьбу. Но если доктора Мак Эндрю нет дома, то пеняй на себя.

Парню повезло, Джон был в саду и сразу же оказал ему помощь, и так хорошо, что уже через три дня тот мог выйти в поле собирать колоски. Еще одно доказательство опытности моего мужа. Еще одна причина для бедняков любить его. И ненавидеть меня.

Погода, казалось, тоже ненавидела меня. Пшеница буквально осыпалась в руках. Люди не разговаривали между собой, даже дети переговаривались только шепотом. Не пели птицы. Казалось, что они с отчаяния улетели из Вайдекра, и теперь тут навсегда воцарилось молчание.

Даже свет казался мне страшным. Он жалил мои глаза, солнце напоминало мне зияющую кровавую рану на желтом небосводе. Небо нависало раскаленной плитой над моей головой, а земля была твердой как железо. Фении совсем высохла, не было даже слышно ее журчания.

Поэтому я немилосердно торопила жнецов. Я приезжала в поле первой, уезжала последней и не давала им ни минуты отдыха. Но я и себя не жалела, я смертельно устала, и больше всего от того, что где-то внутри меня неумолчно звонил колокол: «Это все напрасно. Это все зря».

Наконец работа была закончена. В середине поля высились огромные стога, готовые к отправке. Жнецы буквально рухнули возле них, не в силах помочь нескольким старикам и женщинам, все еще собирающим колосья.

Марджори Томпсон, чуть ли не самая древняя старуха в деревне, сев в тени и прихватив несколько колосков, принялась что-то быстро плести. По обычаю, из колосьев последнего снопа плели пшеничную куклу, покровительницу этого года. Почти всегда она символизировала меня, и у меня часто просили обрывок ленты, чтобы довершить сходство. В тот год, когда Гарри был покровителем урожая, крестьяне сплели куклу, олицетворяющую Гарри. Она имела довольно непристойный вид, так как была украшена торчащим между ног огромным пуком колосьев. Гарри это привело в восторг, он унес куклу домой, где старательно прятал от мамы. А тех кукол, которых они делали для меня, я прикрепила к стенкам моей конторы, как бы в доказательство реальности прошлого.