Пьер Лоти - Рабыня

Вскоре спаги заметили речку, отделявшую их от французских палаток и маленького арабского блокгауза деревни Диалде, еще освещенного последними красноватыми отблесками.

Они пустили лошадей вплавь и вернулись в лагерь.

Наступила минута великой вечерней грусти. Хотя закат вносил в жизнь затерянной деревушки своеобразное оживление. Черные пастухи загоняли стада; воины племени, снаряжаясь в поход, точили боевые ножи и чистили допотопные ружья; женщины готовили запасы кускуса для армии, доили овец и тощих зебу. Слышался неясный шепот негритянских голосов, к которому примешивались дрожащие звуки козьего блеянья и жалобный лай собак лаобе…

Фату-гэй с ребенком на руках сидела у входа в блокгауз, ставшее уже привычным смиренное, умоляющее выражение не сходило теперь с ее лица.

И Жан, у которого сердце сжималось от одиночества, присел возле нее, взяв на колени малыша: его умиляла эта счастливая черная семья, он был тронут тем, что нашел в Диалде, в Галаме кого-то, кто любит его.

Неподалеку гриоты печальным фальцетом тихонько распевали походные песни, аккомпанируя себе на маленьких самодельных гитарах с двумя струнами, натянутыми на змеиную кожу; их жалкое треньканье напоминало стрекот кузнечиков; своим неуловимым ритмом и монотонностью африканские мелодии гриотов прекрасно гармонируют с тоскливой жизнью этой страны, в них есть особое очарование…

Сын Жана — прелестный ребенок — оказался очень серьезным мальчуганом и редко улыбался. В соответствии с правилами народа волоф, на нем было голубое бубу и ожерелье, однако вопреки местным обычаям голову ему не брили и на ней не торчали привычные хвостики: ведь он был белым, и мать не трогала вьющихся волос, падавших на лоб мальчика, как у спаги…

Жан долго сидел у входа в блокгауз, играя с сыном.

Последние отблески дня освещали редкостную, неповторимую картину: ребенок с ангельским личиком и красавец спаги воинственного вида предавались забавам возле зловещих черных музыкантов.

С обожанием глядя на того и на другого, Фату-гэй, словно преданная собака, примостилась на земле у их ног; красота снова улыбавшегося Жана сводила ее с ума.

Бедняга Жан все еще оставался ребенком, как это чаще всего случается с молодыми, рано возмужавшими парнями, ведущими суровую жизнь. С неловкостью солдата подкидывая на коленях сына, спаги все время смеялся, звонко и молодо… А вот малыш не хотел смеяться; обвив ручонками шею отца, он прижимался к его груди и с необычайной серьезностью глядел по сторонам…

Когда совсем стемнело, Жан устроил молодую мать и ребенка в безопасном месте, внутри блокгауза, и отдал Фату-гэй все свои деньги — три халиса, пятнадцать франков!..

— Возьми, — сказал он, — завтра утром купишь себе кускуса, а ему — хорошего молока…

Затем Жан направился в лагерь, тоже собираясь лечь спать.

Чтобы добраться до французских палаток, надо было пройти через союзный лагерь бамбара. Ночь выдалась светлая и ясная, со всех сторон доносилось шуршание насекомых; чувствовалось, что в траве и в крохотных норках в песке скрываются несметные полчища сверчков и цикад; порой их едва слышный хор вдруг набирал силу, начинал звенеть громче и постепенно добирался до пронзительных высот — казалось, в пространстве разбросано бесчисленное множество маленьких колокольчиков и трещоток; затем звуки мало-помалу стихали, точно все сверчки разом сговорились умерить свой пыл, наступала тишина.

Жан замечтался, в тот вечер он был очень задумчив… Занятый своими мыслями, он шел, не глядя по сторонам, и вдруг, очнувшись, увидел, что втянут в большой хоровод, который, повинуясь определенному ритму, закружил его. (Хоровод — любимый танец бамбара.)

На неграх — очень рослых мужчинах — были длинные белые платья и высокие тюрбаны, тоже белые, с двумя черными концами.

В прозрачной ночи хоровод кружил почти бесшумно — медлительный, но легкий, словно его водили духи; шорох развевающихся одежд напоминал шум крыльев огромных птиц… Танцоры слаженно принимали различные позы: то встанут на цыпочки, наклонясь вперед или назад; то вскинут разом длинные руки, расправив, будто прозрачные крылья, бесчисленные складки муслиновых одеяний.

Тамтам еле слышно отбивал дробь; печальные звуки флейт и рожков из слоновой кости казались слабыми и далекими. Хоровод бамбара вела за собой монотонная музыка, похожая на магическое заклинание.