Елена Арсеньева - Бог войны и любви

…Блаженная тяжесть навалилась на Ангелину, билась, терлась о ее жаждущее естество, однако того, чего бессознательно желала она, не случилось. Руки юноши то хватали ее тело, то отпускали; он что-то досадливо шептал, терзая ее губы… Не в силах более терпеть этой пытки, Ангелина приоткрыла глаза и увидела, что он лихорадочно пытался развязать мокрые тесемки своего исподнего, но они сплелись в тугой узел и никак не поддавались нетерпеливым пальцам. Ангелина потянулась помочь, но ее руки вновь встретили напрягшуюся, обтянутую полотном плоть, и девушка только разок приласкала ее, как вдруг незнакомец уже не застонал, а зарычал и так прижал Ангелину своим телом, что она едва не задохнулась. Он весь содрогался, его тяжелые вздохи оглушали Ангелину. А потом, к ее величайшему разочарованию, он скатился с нее и обессиленно распластался на песке, все так же бурно дыша.

Ангелина забыла осторожность и стыд, она знала лишь одно: распалив до изнеможения, он так и не погасил сжигавший ее жар, в то время как сам… она не знала, что все это значит, она просто рассердилась, но всю вину за случившееся — вернее, за неслучившееся! — возложила на этот проклятый мокрый узел, который не пожелал развязаться, когда требовалось, а потому она вцепилась в завязки зубами и так рванула, что юноша вскрикнул от неожиданности, а тесьма не выдержала — и лопнула.

Радостно засмеявшись, Ангелина потянула с его чресл мокрые исподники, однако тут же восторг ее сменился своей противоположностью: внизу живота, на мелко-кудрявой золотистой поросли, возлежало что-то столь возмутительно вялое, что Ангелина сердито вцепилась в него губами и зубами разом.

Юноша испустил вопль, слышимый не меньше чем за версту, и выгнулся такой дугою, что тело его какой-то миг касалось земли лишь затылком и пятками. И тут Ангелина едва не задохнулась: в рот ей словно бы кляп забили, и она поскорее отпрянула от внезапно воспрянувшего мужского естества, глядя на него почти с суеверным ужасом, словно на некоего бога, восставшего на святотатца.

Незнакомец лежал, распластавшись, бесстыдно воздев к небесам знак своей божественной земной сути, но более не делая попыток прикоснуться к Ангелине, а как бы в ожидании, предоставив себя ее заботам.

Она пустилась дрожащими руками нежить его и гладить, однако слишком распалена была, чтобы думать сейчас о чьем-то другом наслаждении, кроме своего, а потому, утратив остатки терпения, вскочила на незнакомца верхом, как на гнедого, коленями сдавив его бока… и ей почудилось, будто она насадила себя на раскаленный жезл, который вошел в нее чуть ли не до самого сердца.

Новый душераздирающий вопль огласил окрестности, и Ангелина, сорвавшись с этого обоюдоострого, окровавленного меча, почти бездыханная рухнула на песок, сжалась в комочек, зашлась в рыданиях, вдруг поняв, что боль и кровь означают утрату девичества — самого драгоценного сокровища для всякой незамужней женщины.

Сейчас она не могла понять, где были ее стыд, совесть и разум, почему она впала во грех с первым встречным… и добро бы он ее, а то ведь сама себя лишила невинности! И, осознав, что снова, в который уже раз в жизни, поступила не как все «хорошие девочки», «примерные барышни» и «достойные девицы», с которыми ее постоянно — не в пользу для нее! — сравнивали, Ангелина залилась тихими, горькими слезами, по-детски неостановимыми, которых, увы, нельзя было выплакать дедушке в плечо или бабушке в колени: все, все, кончилась ее девичья, девчачья пора, навеки и с корнем вырвала она себя из привычного мира домашней, снисходительно-ласковой любви… теперь она одна, навеки одна!

— Нет, — раздался у самого уха шепот, и теплые губы прильнули к ней ласковым поцелуем: — Нет, тише, не плачь! Ты не одна! Я с тобою!

Ангелина поняла, что вслух выкрикнула свое отчаяние, и незнакомец решил ее утешить. Но не тихое утешение, не жалость его были нужны сейчас Ангелине, а она не знала, не ведала, чего именно жаждала, только не этого братского сочувствия. Но слезы хлынули с новой силой, когда теплые руки разжали ее плечи, а губы перестали тихонько целовать. Ушел? Отступился?..

И вдруг у Ангелины захватило дух, ибо она ощутила его руки и губы на своих бедрах. От радости она вся обессилела и безропотно позволила перевернуть себя на спину, вновь всецело отдаваясь во власть незнакомца. Он тихонько плескал водой на ее тайные раны, а пальцы, чуть касаясь, гладили, врачевали их так бережно и нежно, что слезы отчаяния сменились слезами благодарности.