Елена Арсеньева - Любимая муза Карла Брюллова

У многочисленных гостей, прибывших на новоселье, глаза разбегались, все были единодушны во мнении, что это – истинное сокровище, что невозможно представить себе ничего более элегантного в смысле мебелей и всевозможных украшений. Все ходили тараща глаза и охая.

К слову сказать, атмосфера Графской Славянки была не музейно-благоговейная, а очень веселая. И в самом здании не наблюдалось никакой помпезности. Расположение комнат в этом двухэтажном строении с классическим главным фасадом с непременными львами у парадной лестницы и романтическим – садовым было очень продуманным и удобным. Не было привычных для многих барских усадеб парадных просторных гостиных и длинных анфилад, зато было множество не слишком больших, замкнутых, уютных комнат различной формы, с эркерами, из которых открывались чудесные виды, с уютными нишами для встроенных мягких диванчиков, с цветниками и увитыми зеленью трельяжами.

В самом центре дома был устроен большой бальный зал, разделявший его и через лоджию соединявшийся с садом. К залу примыкал вестибюль, а по соседству разместились гостиные, столовая с буфетной и бильярдная.

В парадной зале Славянки висел портрет Юлии. Написал его Петр Басин, художник, приятель Брюллова. Портрет получился сдержанным – просто отчет о внешности графини: была-де на свете вот такая красавица, одна из многих…

Собственно, зачем нужен был портрет, когда все глаз не сводили с живой, подлинной графини Самойловой?

На втором этаже разместились комнаты воспитанниц Юлии, которые вызывали у гостей едва ли не больше интереса, чем сама хозяйка. Слухи ходили, будто они дочери, а может, и племянницы какого-то итальянского композитора, и для каждой девочки Юлия из своего колоссального состояния выделила миллион рублей.

Этому мало кто верил, но сами такие разговоры впечатляли необычайно.

Девочки, впрочем, были тихи, скромны, к гостям не выходили.

Ольга Сергеевна знала, что муж и брат Александр ждут ее писем о том, как прошел праздник, и запоминала каждую мелочь.

Сама графиня Юлия интересовала ее необычайно! Вспомнилось, как отзывалась о ней графиня Зинаида Ивановна Юсупова: «Это истинный Дон Жуан в юбке, с той лишь разницей, что статую командора она пригласила бы не к ужину, а в постель. Обожает эпатировать публику, хлебом ее не корми, дай только выставить на всеобщее обозрение свои проказы. Истинная героиня Понсон дю Террайля или вовсе Поля де Кока, фривольнейшего из всех французских писателей!»

И воспоминание оказалось, что называется, в руку…

Почтенные гости постепенно разъезжались. Порывался отбыть и старший Пушкин, но Ольге Сергееве было жаль лишиться каких-то особенных впечатлений, и она уговорила отца остаться. Тогда он отправился в одну из маленьких гостиных, устроился там на диванчике и решил вздремнуть, ибо привык всегда спать после обеда – и не желал и теперь изменить этому правилу.

В это самое время прибыли кавалергарды, которые не смогли быть на праздничном обеде. Впрочем, для них обещали собрать застолье чуть погодя, зато подносили в серебряных ведрах шампанское. Есть молодым господам не хотелось – им хотелось веселиться, и шампанское для этого годилось как нельзя лучше.

– Сейчас будет особенное веселье! – объявила графиня Самойлова. – Господа, вообразим, что мы в романе Поля де Кока «Белый Дом».

Ольга Сергеевна сделала большие глаза. Роман она читала, хотя, конечно, он был из тех, которые приличной женщине читать не следовало, а тем паче – публично признаваться, что она его читала.

Это брат Сашка книжку ей подсунул и потом долго хохотал, когда сестра кривила губы.

Но кавалергарды признаться в том, что знакомы с творчеством Поля де Кока, совершенно не стыдились. Это была компания веселых, привлекательных и при этом совершенно несносных молодых людей – весьма родовитых, а порой и очень богатых фамилий. Именно их, знала Ольга Сергеевна, называли повесами. Дело было не только в картежничестве, пьянстве или бретерстве завзятых дуэлянтов. Повесничанье – дерзость, эпатирование приличий – было в большой моде среди гвардейской молодежи. Ольге Сергеевне было бы их очень неловко осуждать, потому что в ответ на упреки в несообразном поведении молодые люди очень любили читать из Пушкина, из его «Послания Каверину» (Каверин был среди них образцом повесы):