Виктория Холт: Тайна поместья

Карета остановилась. Значит, мы были уже у ворот Уорстуисла. Меня мутило, у меня кружилась голова, и я по-прежнему была словно в полусне.

— Моя дорогая Кэтрин, да вам нехорошо! — сказал он, обнимая меня за плечи. Ну ничего, мы уже приехали. Скоро вы совсем успокоитесь, не будет больше никаких фантазий, никаких видений. Здесь о вас позаботятся.

— Послушайте, — начала я, с трудом выговаривая слова, — я не собираюсь туда идти.

Он улыбнулся.

— Предоставьте все мне, моя дорогая.

Послышался звук бегущих ног, и сбоку от меня появился какой-то мужчина. Я почувствовала, что он взял меня за руку. Я услышала их разговор:

— А эта бедняжка понимает, куда ее ведут…

И голос доктора в ответ:

— У них бывают моменты просветления. Иногда даже лучше, чтобы их не было.

Я пыталась закричать, но голос меня не слушался. Подо мною подкашивались ноги, но меня силой тащили вперед. Я увидела распахнутые чугунные ворота и дверь в здание, над которой было выбито название заведения, внушавшее ужас всем, кто про него знал.

— Нет, нет, — всхлипывала я в отчаянии.

Но их было больше, и я была перед ними бессильна… И вдруг я услышала звук копыт и голос доктора, который резко скомандовал:

— Скорее! Заведите больную в здание.

Вместо вкрадчиво-успокоительных интонаций, с которыми он говорил со мной до сих пор, в его голосе вдруг послышался страх. И тогда мне показалось, что все мое существо сразу ожило, и я поняла, что лекарством, которое привело меня в чувство, была надежда. Я услышала голос, который так хорошо знала и так любила, и этот голос кричал:

— Какого черта! Что здесь происходит?

И вслед за голосом появился и он сам — человек, которого, как я ни старалась, я не могла выбросить из своего сердца. Я увидела, как он бежит ко мне, и он был словно старинный рыцарь, примчавшийся, чтобы спасти меня от врагов.

— Саймон, — всхлипнула я, падая и чувствуя, как меня подхватывают его руки.

И тут я перестала сопротивляться забытью. Я провалилась в темноту, которая мне уже была не страшна, потому что со мной был Саймон, который должен был меня защитить.

Итак, тот ужасный день закончился для меня благополучно: я избежала заточения в Уорстуисле. Меня спас Саймон, который оказался там благодаря сообразительности Мэри-Джейн. Пока я боролась с доктором на галерее менестрелей, она незаметно выбежала из дома и что есть силы помчалась в Келли Грейндж рассказать им, что случилось. Она слышала, как доктор сказал Рут, что собирается меня увезти, и к тому времени она уже достаточно знала, чтобы догадаться, куда именно.

Саймон тотчас же поскакал туда верхом и успел как раз вовремя, чтобы помешать доктору Смиту. Он бросил ему в лицо обвинение в убийстве Габриэля и пригрозил главному смотрителю лечебницы, что тот потеряет свое место, если осмелится поместить меня в свое заведение только лишь по настоянию доктора Смита.

И, конечно же, Саймон добился своего. Он всегда добивается своего, если по-настоящему к чему-то стремится. Я уже знаю, что это так, и мне это очень нравится.

Я часто думала о том, что должен был чувствовать Деверел Смит, когда он стоял там, понимая, что его тщательно продуманный план рухнул в самый последний момент. Ведь если бы он успел запереть меня в Уорстуисле в качестве пациентки, у которой он определил умственное расстройство, потом было бы весьма трудно доказать, что я им никогда не страдала, хотя бы кратковременно.

Саймон привез меня оттуда прямо в Келли Грейндж, где меня ждала Хейгэр, и я прожила там до самых родов. Они наступили немного раньше срока, что не удивительно, но мой сын Габриэль очень быстро оправился и превратился в здорового и крепкого малыша. Мы обожали его — и я, и Хейгэр, и Саймон, думаю, тоже. Но он задался целью воспитать из него настоящего мужчину, поэтому редко проявлял свои чувства к нему по-настоящему. Меня это не смущало, потому что я тоже хотела, чтобы мой сын вырос сильным человеком, который сумеет не дать в обиду ни себя, ни своих близких.

Но до рождения Габриэля произошли кое-какие еще события.

Как сказала его жена, Деверел Смит был человеком, который считал себя выше многих других смертных. По его убеждению, он превосходил большинство окружающих и умом, и изобретательностью, и хитростью. Он не мог допустить мысли о своем поражении или о провале своего замысла. Его съедала обида на весь мир из-за его бесславного рождения и сиротского детства, и он вознамерился «отыграться». Будучи уверен в том, что он — сын сэра Мэттью, притом старший, он считал, что имеет больше прав, чем его законный сын Габриэль, поэтому он, не задумываясь, убрал Габриэля с дороги.