Наталья Павлищева - Дом Счастья. Дети Роксоланы и Сулеймана Великолепного

Конечно, обманывали, но быстро выявились те, кто честен больше остальных, такие оставались поставщиками надолго.

Счета, счета, счета… Жалобы или прошения, донесения… а еще переписка, например, с королем Польши… разве это женское дело? Но кому выполнять такую работу, как не ей? И чем ей заниматься, как не такой работой, спать, кушать и болтать языком?

А сердце все ныло и ныло…

– Госпожа…

Снова кизляр-ага, и снова какая-то ужасная весть, потому что глаза прячет больше прежнего.

– Что?!

Не сдержалась, даже не дождалась, когда служанки выйдут. И евнух ждать не стал.

– Шехзаде Джихангир… он умер…

– Умер? Джихангир умер?!

Вот оно, вот почему сердце неспокойно. Конечно, Джихангир не самый сильный, не самый здоровый из ее детей, даже не так: он самый слабый и больной, но ведь лекари, которых приставили к младшему принцу, ничего такого не сообщали. Не хуже, чем всегда. Лекари лгали или что-то случилось?

– Чем был болен шехзаде?

– Он… он…

– Да говори же!

Когда-то не то что крикнуть, глаз не могла лишний раз на главного евнуха вскинуть, и дело не в том, что евнух давно новый, прежний ушел на покой, просто соотношение у них иное.

– Шехзаде умер от тоски по казненному брату.

Так и не вышедшая из комнаты Нурбану ахнула. Роксолана только зыкнула на невестку взглядом, та притихла, как мышь в норе.

Хотелось крикнуть, что это ложь, что не так уж были дружны Джихангир и Мустафа, не столь любил младший принц старшего, чтобы от тоски умереть через две недели.

Жестом отправила вон всех, кроме кизляра-аги.

– А теперь говори правду. Отравили шехзаде в отместку за казнь Мустафы?

Евнух смутился прозорливости султанши, забыл, что мать сердцем чует, когда лгут о ее детях, но замотал головой:

– Нет, госпожа, шехзаде Джихангир сам… Он не вынес известия о казни брата…

Ложь, но что она могла возразить? Султан разберется сам, он там, на юге, в Персии или где-то рядом. Написал бы сам, сообщил, что знает…

Всколыхнулась тревога: почему Сулейман не пишет?!

– А что Повелитель?

И снова замялся евнух.

– Говори, что из тебя клещами все тянуть надо?

– Он приказал казнить сына Мустафы.

Конечно, это стоило ожидать, оставлять в живых того, кто имеет право мстить, даже если этот мститель совсем маленький, опасно. Если не внук сам, то его именем месть обязательно состоится.

Подумала: началось… Столько лет борьбы за власть не знали, столько лет было спокойно…

Сердце затопила горечь. Неужели всегда и везде так, там, где власть, обязательно льется кровь, причем кровь невинных? Внук Повелителя виновен только тем, что рожден от предавшего своего отца Мустафы.

Роксолана вдруг отчетливо поняла, по какому краешку ходила все эти годы, на каком волоске висела жизнь ее и ее детей. Но сумела удержаться, сохранить сыновей и дочь, вырастить. И что же?

Мехмед погиб совсем взрослым, жаль, что потомство не оставил. Джихангир тоже. Селим и Баязид вцепятся друг другу в горло, как только появится такая возможность. Нурбану, которую она сама для сына выбрала, в этом поможет. Да и у Баязида советчицы не лучше, допусти, каждая с легкостью подсыплет в еду отраву даже ей самой.

Власть… как же ты страшна! Возможность встать над всеми, почувствовать себя хозяином одновременно рождает страх упасть, оказаться отравленным, убитым, потянув за собой и всех близких.

Гонец прибыл нежданно, посреди ночи.

У Махидевран сжалось сердце, уже по тому, что не к ней пришел, а к главному евнуху, минуя мать шехзаде, она поняла, что случилось что-то нехорошее. Мустафа снова не послушал ее совет и сделал что-то против султана? Конечно, он уже не мальчишка, скоро сорок, не прикажешь, не отругаешь, но Махидевран почувствовала, что когда доберется до сына, не сдержится.

Разве не глупостью было спаивать дурманящими средствами младшего сына султана шехзаде Джихангира? Матери все рассказали о забавах сына, она пробовала укорять Мустафу – помогло мало, тому доставляло удовольствие, напоив несчастного братца маковой отравой, издеваться над ним, беспомощным, доверчивым, не способным отличить реальность от вымысла.

Это бесчеловечно, мать укоряла сына, но прошли те благословенные времена, когда Махидевран могла влиять на Мустафу. И вообще он решил, что почти султан, а потому ему все дозволено.

Десять лет назад это привело к беде – Повелитель прислал фирман с приказом отправиться из благословенной, богатой, так любимой Махидевран Манисы в далекую, затерянную среди гор Амасью. А в Манису падишах прислал старшего сына ненавистной Хуррем Мехмеда.