Патриция Поттер - Гордое сердце

— Расскажите, пожалуйста, как поживает мой отец.

Надо заставить себя преодолеть враждебность к человеку, отнявшему у нее Маккензи, размышляла она.

У Морриса поползла вверх бровь. Осторожнее, Эйприл! — приказала она себе. Дэйви сжался, уловив, как напряжена мать.

— Генерал?.. Да ничего. Ждет вас. — Моррис взглянул на Дэйви. Ему хотелось растопить лед недоверия к себе.

Эйприл перехватила его взгляд, ласково улыбнулась. Несмотря на всю осторожность, капитан не удержался, улыбнулся в ответ.

— Простите, капитан, боюсь показаться вам резкой. Маккензи… мы обязаны ему жизнью. Надеюсь, вы понимаете?

— Конечно, понимаю, миссис Мэннинг. Но вы вовсе не обязаны оправдываться.

— Так, значит, мир?

— Мир!

Но Моррис заметил огонек, вспыхнувший в глазах Эйприл, и в душе осторожного капитана зародилось сомнение. Какое неприятное, сложное задание! Он не в силах сердиться на эту женщину, но его долг — доставить Маккензи в форт.

Гора Тэйлор величественно возвышалась на фоне ярко-голубого неба. Крошечной песчинкой чувствовал себя человек перед этой великаншей. Подъем измотал людей, лишил последних сил. Всех, кроме Маккензи. Он радовался: его стража вконец обессилена. Один Моррис все время начеку. Моррис… Разговаривает с Эйприл, улыбается ей. Что ж, капитан — неплохая партия для нее. Сердце пронзила острая боль. Она принадлежит только ему! Но, видно, придется смириться, пережить и это.

Наступил вечер. Отряд остановился на ночлег. Моррис принес Маккензи еду, позволил немного размяться перед сном, потом опять надел наручники, обмотал веревками ноги. Все идет как надо! — решил Маккензи.

Эйприл подсела к Бобу Моррису. Кто-то заиграл невдалеке на губной гармошке.

— Как Дэйви? — спросил капитан.

— Заснул наконец. Скучает… Маккензи обычно убаюкивал его песенкой.

— Песенкой?!

— Ну да! Впрочем, что это я? Он ведь дикарь… Куда ему петь песни… Так, капитан?

— Нет, — возразил Моррис, — это не так. Вы обвиняете меня, даже не выслушав. Расскажите мне о нем.

Эйприл зажмурилась. Все что угодно, только не этот вкрадчивый тон.

— Я устала.

Моррис смерил ее долгим взглядом. Решила отделаться от него? Что ж, придется принять к сведению. Капитан насторожился.

Она взяла одеяла, укутала сына, легла. Моррис наблюдал. Гордячка, но мила… Широко шагая, капитан подошел к Маккензи, проверил, все ли в порядке. Ключ от наручников надежно спрятан в сапоге, веревки крепко завязаны. Но почему так неспокойно на душе? Вспомнился Пикеринг. Дорого стоила тому собственная беспечность.

Обойдя посты, Моррис выставил еще один, дополнительный. Люди устали сверх меры. Завернувшись в одеяло, он лег. Звуки гармоники смолкли. Наступила тишина. Моррис долго лежал без сна. Забылся только под утро.

Слабо светила сквозь тучи луна. Маккензи внимательно следил за часовым, охранявшим его. Осторожно вытянулся под одеялом, согнул ноги, протащил закованные руки вперед, быстро развязал веревки. Замер. Нет, никто ничего не заметил.

Бросив прощальный взгляд на Эйприл, он откинул одеяло и пополз к часовому. Бесшумно нанес тому удар наручниками по голове. Часовой упал. Маккензи осторожно дополз до следующего поста. Часовой не спал, повернулся было… но не успел издать ни звука. Маккензи добрался до своего коня, отвязал, тихо вывел из лагеря. Вскочив на него, сдавил расседланному коню бока коленями и помчался.

Эйприл видела все. А вдруг вернется и захватит их с собой? Она разбудила Дэйви. Сделала знак. Мальчик понимающе кивнул. Эйприл подползла к Моррису, потянулась к кобуре. Тихонько вытащила револьвер — и тут Моррис, вздрогнув, проснулся. Он мгновенно понял все.

— Спокойно, — сказала Эйприл. — Если решите гнаться за Маккензи, прострелю вам ногу.

Она говорила медленно, уверенно, и Моррис поверил ей.

— Ну дайте срок, мы схватим его!

Она улыбнулась. Ей было тоскливо, но в то же время и радостно. Маккензи на свободе! А это главное.

Маккензи мчался во весь опор. Ночной ветер обдавал прохладой, ерошил волосы. Он мечтал ощутить радостное возбуждение, но восторг освобождения омрачался мыслью о том, что прекрасного прошлого, которое он испытал с Эйприл, не вернуть.

Под ним играли связки мускулов разгоряченного коня. Маккензи любил скакать без удил, вцепившись в холку и направляя коня ударами коленей в бока. Проклятие! Наручники сковывают движения. Но ничего, он собьет их рукояткой револьвера, который прихватил у часового. Видит Бог, никогда и никому не удастся лишить его свободы.