Мария Романова - Елизавета. В сети интриг

– Счастлива ли ты, душа моя?

Елизавета задумалась. Нельзя сказать, чтобы она ощущала себя совершенно счастливой. Но присутствие Алексея ее всегда и успокаивало, и придавало сил.

Польстить? Сказать правду?

– Не знаю, Алешенька, – Елизавета решила не кривить душой. – Что есть счастие-то? Кто сие сказать может?

Разумовский взял обе ладони Елизаветы в свои огромные руки.

– Серденько, сего толком никто не знает. Но хорошо ли тебе со мной, сирым да убогим?

Елизавета рассмеялась – она любила Алексея, любила давно и даже не пыталась это скрыть.

– Мне хорошо с тобой, Алешенька. Хорошо… И ты об сем прекрасно осведомлен, сирый ты мой и убогий. Отчего вдруг такие вопросы, душа моя?

– Оттого, красуня моя, что лишь в тебе одной свет моей жизни. Я бы хотел в том перед Богом поклясться. Хотя и ведаю, что нам с тобой венчаться нельзя…

– Отчего ж это «нельзя»? – Елизавета от изумления даже встала из уютного кресла.

– Ты царица, серденько. Тебе не о счастье для себя, а токмо о пользе для страны думать следует.

Елизавета ожидала чего угодно, но только не этих слов Разумовского. Она ждала, что он сейчас уведомит ее о том, что уезжает обратно, в свои Лемеши, или просто испросит свободы. Но слов о пользе «токмо для страны» она не ждала.

– Друг мой, страна и так занимает все мои мысли, сам же знаешь, сколь горькими иногда они бывают. Страна забирает у меня все силы – и сие ты тоже видел стократно. Ее польза есть и так повод моих ежедневных радений. Но душу-то я ей не отдавала. Душа, поди, еще мне принадлежит. И она всецело тобою занята.

– Так-то оно так, однако же…

– А раз так, то и венчаться мы с тобой можем. И повенчаемся, клянусь!

«Да и Дубянский-то сколько уж раз мне настоятельно советовал браком-то церковным сочетаться. Так не пора ли прислушаться к советам духовника. Алеше, поди, много сил пришлось собрать, чтобы на этот разговор решиться. И второй раз он о венчании не заговорит – уж это-то мне отлично известно. Так отчего я должна прислушиваться к тем, кто от меня много дальше, и пренебрегать теми, без кого жизни своей не вижу?»

– Подумай, коханая, подумай хорошенько! Ты же государыня, чело страны, ее надежда.

– А еще я женщина… Которая хочет открыть свои чувства Господу нашему. Не спорь, Алеша, все решено.

Разумовский кивнул – спорить с Елизаветой, это он отлично знал, было бесполезно. И разубеждать ее в чем-то тоже…

Положа руку на сердце, Алексей начинал этот разговор не без дальнего прицела. При том, что жилось ему рядом с его «Лизанькой» хорошо и спокойно, неопределенность его положения, шепотки за спиной нет-нет, да и пробивали его броню спокойствия. «Ночной император»… Да, это было громко, это было положение. Но от него становилось все-таки неуютно. Пусть бы прогнала – это была бы уже какая-то определенность, или вот как сейчас – решила венчанным мужем назвать. Понятно, что узнают об сем единицы, но все же для них обоих это будет свершившийся факт. А это самое главное.

Крошечная церквушка в подмосковной деревне Перово сияла сотнями свечей. Запах ладана кружил голову, смешиваясь с запахами плавящегося воска, старого ухоженного дерева и старой пыли, без которых, похоже, не может обойтись ни одна из многочисленных церквей и церквушек огромной первопрестольной.

«Ох, как же сие непохоже на ту часовню, куда меня зазвал некогда мальчишка Фридрих! И тише здесь и как-то темнее. Но душе отраднее, разуму спокойнее. Да и лица вокруг родные. Пусть сердце не бьется оглушительно, страсти голову не кружат… Но оно и к лучшему – жизнь-то в страстях прожить можно, да только дров уж больно много наломаешь…»

Пламя свечей заколебалось, запел хор. Сердце Елизаветы, как она ни старалась успокоиться, громко и часто забилось. С минуты на минуту станет она Елизавета, дочь Петрова, венчанной женою – даст обеты, от которых не отречься…

«Вот и хорошо. Теперь уж никто из по-настоящему близких не посмеет укорить меня в легкомыслии или с усмешкой сказать, что меняю мужчин аки перчатки. Да и не нужен мне никто. Так пускай же те, кто достоин, узнают об этом. Не пышной свадьбой, а общей тайной я свяжу их куда как крепко…»

Елизавета удивлялась, почему волнение не мешает ей замечать сотни и сотни деталей, не мешает видеть, как волнуется Алексей, чувствовать, как отчего-то дрожит его рука в тот миг, когда взял он ее руку и широкая вышитая золотом лента трижды обвила обе кисти.