Мария Романова - Елизавета. В сети интриг

Нет никаких сомнений, что плач, вытье и причитания – обязательные приметы русской свадьбы. Но в нашем случае стенания и плач имели совершенно иное основание, да и для осведомленных лиц яснее ясного говорили о полнейшем отсутствии радости, которую должна была бы испытывать невеста. Скорее, все обстояло совершенно иначе: невеста выходила замуж за постылого жениха, императрица, прекрасно осознающая, в какую пропасть толкает племянницу, но все же благословившая сей династический брак, не могла не рыдать вместе с невестой. А слезы Елизаветы? Она тоже была отнюдь не радостна: замужество Анны и будущее рождение наследника лишало ее даже крошечных шансов взойти на русский престол.

Слуги шептались, что в первую брачную ночь молодая жена сбежала в сад, и разгневанная императрица хлестала племянницу по щекам, загоняя ее на супружеское ложе.

Но время шло, и принцесса смирилась со своей участью – она стала мила с мужем и даже прилюдно целовала его. Через год она родила сына, нареченного при крещении Иоанном. Андрей Иванович Остерман составил Манифест, который Анна Иоанновна подписала и в котором значилось, что кроха объявлен великим князем и наследником престола. Там же значилось, что в случае смерти «благоверного» Иоанна корона перейдет к принцам «из того же супружества рождаемым».

Конечно, ребенок управлять государством не мог – надлежало назначить регента. Но вскоре после его рождения императрица Анна Иоанновна серьезно заболела. Напуганная до последней степени, она подписывает составленное все тем же Остерманом завещание, в котором регентом назначался герцог Эрнст Иоганн Бирон, который таким образом получал «мочь и власть управлять всеми государственными делами как внутренними, так и иностранными». Императору Иоанну Шестому Антоновичу было всего лишь два месяца и пять дней.

И вот новоиспеченный регент взялся за дело. Но начал он вовсе не с дел государственных – всю свою нелюбовь, чтобы не сказать ненависть, он направил на родителей младенца-императора. Он позволял себе оскорблять Антона Ульриха, потребовав, чтобы тот добровольно сложил с себя все военные чины. Тот повиновался, но Бирону уже было мало, и он наложил на отца императора домашний арест. Анне же Леопольдовне регент пригрозил, что вышлет ее с мужем из России и призовет принца Голштинского, сына Анны Петровны.

Поговаривали, что Бирон сам метил на престол, а потому обхаживал цесаревну Елизавету – то ли сам собирался жениться на ней, то ли женить своего сына Петра. В Брауншвейгском семействе регентство Бирона при живых родителях так и осталось непонятным. А их окружение открыто сомневалось в подлинности подписи Анны Иоанновны на указе, передающем власть не матери или отцу, а фавориту герцогу Курляндскому.

Принц и принцесса вместе с маленьким императором переехали в Зимний дворец. Теперь они жили по сути как живые куклы при могущественном кукловоде. Который тут же назначил им содержание… вполне приличное, если считать Брауншвейгов обычным семейством, и совершенно унизительное для монархов – по двести тысяч рублей в год. Современники в превосходных степенях писали об усердии Бирона в первые дни правления – он не скупился на милости, амнистии и награды. Однако это ни на йоту не ослабило к нему ненависти и неприязни, таившихся под внешним уважением.

Регентство Бирона вызывало многочисленные толки. Гвардия же, возмущенная арестом Антона Ульриха, встала против Бирона, а некоторые из гвардейцев уговаривали товарищей свергнуть регента, а соправителями при малолетнем императоре назначить мать и отца. Но гвардейцы были вскоре арестованы, сам принц Антон Ульрих, тоже желавший изменить постановление о регентстве, был исключен за это из русской службы.

Курляндец Бирон, должно быть, не знал русской поговорки о том, что сколько бы веревочке ни виться…

Наступил день, когда грубое и оскорбительное обращение регента вывело из терпения кроткую принцессу. Она обратилась за советом к президенту Военной коллегии фельдмаршалу Бурхарду Кристофу Миниху, который давно чувствовал, что регент хочет отделаться от него как от опасного соперника. Видя, что содействие Бирону не увеличило его влияния на дела, что теперь он, Миних, еще дальше от своего заветного желания – обретения звания генералиссимуса, он решился стать во главе недовольных и, действуя именем Анны Леопольдовны, матери императора, лишить Бирона регентства. Уже на следующий день был обнародован манифест о назначении Анны Брауншвейгской правительницей империи с титулами великой княгини и императорского высочества. Она становилась регентшей до совершеннолетия младенца-императора. Это известие было встречено всеобщим ликованием. Французский посланник при дворе писал, что за все годы службы в России впервые видел, как «народ обнаруживал такую неподдельную радость, как сегодня».