Лора Бекитт: Исповедь послушницы (сборник)

Когда они добрались до Амстердама, родной город показался Катарине самым красивым местом на свете. Множество домов с нарядными черепичными кровлями, темно-зеленые купола листвы в садах, сверкающие окна – город напоминал сказочный остров, плескавшийся в море пронзительной синевы.

Они с Рамоном простились без лишних слов, уверенные в том, что расстаются совсем ненадолго. Молодые люди не говорили о будущем, не строили планов, но оба чувствовали: они настолько изменились, что их жизнь просто не может оставаться прежней.

Катарина поспешила домой. Из сада струился приятный живительный запах, и листья слегка дрожали от ветра, поблескивая на солнце своей серебристой изнанкой.

Она поднялась на крыльцо, вошла в дом и тут же ощутила, как сильно устала. В гостиной никого не было, и Катарина присела на диван. Прежде она не задумывалась о том, что возвращение в прежний мир – это не только радость, но и большое испытание. Катарине предстояло встретиться с людьми, которые не знали ее такой, какой она была на самом деле, и открыть им правду.

Словно в подтверждение ее слов послышались шаги и на пороге комнаты появился Эрнан.

Увидев его, Катарина вскочила с места.

– Эрнан! Я вернулась.

– Вижу, – ответил он.

– Где дети?

– Ушли на прогулку.

– С Инес?

– Нет, с Неле.

– Они здоровы? С Исабель все в порядке?

– Да.

– А где остальные?

– Твой отец уехал в порт, Эльза ушла на рынок со своими детьми.

Он говорил чужим голосом и смотрел чужим взглядом. Тому могло быть только одно объяснение, но Катарина еще не успела в это поверить.

– С нами произошла ужасная история, – сообщила она, – но, к счастью, твой брат остался жив.

– Где он?

– Аббат Монкада отправился в свой монастырь.

Губы Эрнана дернулись, и он с презрительной, ненавидящей усмешкой произнес:

– Аббат Монкада? Ты можешь говорить просто «Рамон» или лучше «мой дорогой Рамон».

– Ты знаешь, – просто сказала молодая женщина. – Тебе рассказала Инес?

– Инес ушла от нас.

– Как ушла? Куда? Почему вы ее отпустили? – взволнованно проговорила Катарина.

– Она свободный человек и вольна выбирать, как ей жить и куда идти! – с раздражением бросил Эрнан.

– Да, но…

– При чем тут Инес? – властно перебил он. – Лучше поговорим о нас. Надеюсь, теперь ты не станешь утверждать, что Лусия – моя дочь!

Катарина густо покраснела. Ей не приходило в голову, что эта история может сказаться на детях.

– Нет, – тихо произнесла она, глядя в глаза мужу, – она твоя, Эрнан. Ты же знаешь, после замужества я не встречалась с Рамоном.

– Знаю?! – в бешенстве вскричал он. – Я ничего о тебе не знаю! И не хочу знать! Того, что я узнал, оказалось достаточно, чтобы разрушить мою жизнь, чтобы я возненавидел тебя и все, что тебе принадлежит! Я уйду из этого дома, и ты можешь делать что хочешь – жить со священником, плодить незаконнорожденных детей, лгать всем на свете!

Катарина прошептала сквозь слезы:

– Прости, Эрнан!

– В аду не прощают.

Взгляд его темных глаз был устремлен мимо нее; в них словно полыхали отблески внутреннего пожара. В то же время в его взоре сквозила опустошенность.

– У меня такое чувство, – сказал он, – будто все это время я существовал в призрачном мире и жил с призраком. И теперь не знаю, где моя настоящая жизнь!

Катарина смотрела на него с сочувствием. Однако меньше всего на свете Эрнан нуждался в ее жалости и потому отвернулся.

– У каждого из нас свое счастье и плата за него тоже своя. Время покажет, кто из нас прав. Прощай.

С этими словами он повернулся и вышел за дверь.

Эрнан брел по дороге и думал. Прежде он не оглядывался на прошлое и так же мало задумывался о будущем. А в настоящем ценил преходящее – бокал вина, что через миг опустеет, цветок, что завтра завянет, облако, что незаметно развеется ветром.

Теперь Эрнан знал: случается, с прошлым умирает все, что составляло смысл жизни, а неопределенность будущего способна породить глубокое волнение и отчаянную тревогу.

Внезапно он понял, что не сможет жить один. Эрнан еще не осознал, что попытки избавиться от одиночества вовсе не означают, что ему удастся найти того, кто исцелит его душевную боль, скорее наоборот: настоящее избавление несет соединение с тем, кто сам нуждается в тебе как в солнечном свете, воде и хлебе, чья душа холодна без твоего взгляда, твоих слов и твоей улыбки.

Эрнан остановился. Он был глуп и слеп. Да, в аду не бывает прощения, и, вероятно, в раю нет возможности выбора. Но земная человеческая жизнь не подземелье и не небо, и в ней случается все.