Она произнесла это совершенно бесстрастно, как всегда, когда говорила о муже, чем приводила Майкла в восторг.
— Какой же я невежа! — воскликнул Майкл. — Даже не предложил вам чаю. Сейчас распоряжусь.
Кэтрин опустила глаза и посмотрела на свои судорожно сжатые в кулаки руки. У нее был удивительно чистый, классический профиль, как у женщин на картинах эпохи Возрождения.
— Давайте подождем с чаем, сначала я расскажу вам о своем деле. Мне нужна ваша помощь. Боюсь только, вы прогоните меня, когда услышите мою просьбу.
— Никогда, — тихо произнес Майкл. — Я обязан вам жизнью, Кэтрин. И вы можете просить о чем угодно.
— Вы слишком доверяете мне.
Она взглянула на него, и ее аквамариновые глаза блеснули в обрамлении темных ресниц.
— Мне нужен… муж. Но не навсегда. Только на время.
Саламанка, Испания
Июнь 1812 года
Хирург, человек уже немолодой, с сединой в волосах, вытер пот со лба, распространяя вокруг себя запах крови, и, глядя на лежащего перед ним на операционном столе мужчину, сказал с сильным шотландским акцентом:
— Ну и отделали же вас, капитан. Неужели не знаете, что нельзя подставлять грудь под картечь?
— Не знаю, — прошептал лорд Майкл Кеньон. — Оксфорд дает классическое образование, практические занятия там не в чести. Возможно, мне следовало учиться в новом военном колледже.
— Интересно, удастся ли мне вытащить все эти штуковины, — мрачно пошутил хирург. — Выпейте коньяку и приступим.
Санитар поднес к губам Майкла бутылку, и тот искренне пожалел, что коньяка слишком мало, а еще меньше времени, чтобы как следует напиться.
Он выпил все до последней капли, и тогда врач содрал с него то, что осталось от куртки и рубашки.
— Вам здорово повезло, капитан. Если бы французские солдаты правильно зарядили ружья, от вас осталось бы мокрое место.
Отвратительно лязгнул металл о металл, и хирург вытащил из плеча Майкла шарик. Майкл до крови прикусил губу, от боли потемнело в глазах, но он нашел в себе силы спросить:
— Сражение выиграно?
— Думаю, да. Говорят, французы бежали, как зайцы. Ваши ребята отлично поработали, как и в тот раз.
Когда хирург стал доставать следующий осколок, Майкл отключился, провалившись в спасительную темноту.
Временами к Майклу возвращалось сознание. Он качался на волнах страдания, притупившего все чувства, затуманившего зрение. При каждом вдохе острая боль словно ножом пронзала грудную клетку и легкие.
Он лежал на соломенном тюфяке в углу амбара, приспособленного под полевой госпиталь. В темноте слышались стоны и тяжелое дыхание, видимо, весь амбар был забит ранеными. Сидевшие на стропилах голуби на своем языке возмущались вторжением непрошеных гостей в их жилище.
Испанский полуденный зной сменился пронизывающим холодом ночи. Но Майкл весь пылал под грубым покрывалом, у него началось заражение крови и подскочила температура, жажда мучила больше, чем боль.
Он думал о родном доме в Уэльсе: суждено ли ему еще когда-нибудь увидеть поросшие густой зеленью холмы? Хирург как-то сказал, что среди троих тяжело раненных выживет только один.
Но ничего ужасного в смерти Майкл не видел. Наоборот. Она несла избавление от страданий. Разве не горькая мысль о смерти привела его в Испанию? Это был единственный выход из создавшейся ситуации, единственная возможность забыть Кэролайн, ради которой он готов был пожертвовать даже честью, шанс освободиться от ужасного опрометчиво данного им некогда обещания.
Интересно, кто станет его оплакивать, когда он умрет? Конечно же, армейские друзья. Но они привыкли к потерям. Уже через день о нем будут говорить «бедный старина Кеньон», как и о других погибших. О родных и близких и думать не хочется. Ничего, кроме досады, его смерть у них не вызовет — ведь придется на какое-то время облачиться в траур. Его отец, герцог Эшбертонский, произнесет несколько приличествующих случаю печальных фраз о воле Господней, в глубине души испытывая радость от того, что избавился от своего презираемого младшего сына.
Если кто и будет искренне горевать, так это его старинные друзья, Люсьен и Раф. И конечно же, Николас. Одно лишь воспоминание о Николасе причиняло невыносимые страдания.
Поток его мыслей прервал женский голос, холодный и ясный, словно горный ручей в Уэльсе. Как попала в этот ужасный амбар леди-англичанка? Должно быть, это одна из отважных офицерских жен, «следовавших за барабаном». Эти женщины делили с мужьями все превратности военной жизни.
Читать дальше