Мэри Патни - Странные клятвы

Смех девушки оказался похож на мелодичный пе­резвон колокольчиков, такой же милый, как и она сама.

– Если стены Ламборна не могут защитить меня, то зачем мне вообще здесь оставаться? – но под тя­желым, напряженным взглядом собеседника ее игри­вое настроение испарилось. – Спасибо вам, милорд. Прошу простить мое легкомыслие. Если говорить начистоту, то я очень редко получаю разрешение выйти из Ламборна, и далеко никогда не захожу.

– В будущем будьте более осторожны, мадам, – Адриан, подняв руку, дал знак своим людям и, повер­нув коня, выехал за ворота. Проезжая по тропинке, ведущей через лес к главной дороге, он жевал хлеб с сыром и удивлялся своей грубости. Маленькая мона­хиня была мила и очаровательна, так нежна и граци­озна… Неожиданно де Лэнси осознал, что она поро­дила в нем не только заботу о ее безопасности, но и желание.

Вместе с этими чувствами Адриан испытал и от­вращение к себе. Покидая Фонтевиль, он знал, что в миру невозможно остаться целомудренным. Молодой человек уже успел понять, что плотское удовольст­вие является одним из даров божьих, чтобы заста­вить человека страдать, чтобы научить в муках ве­рить, и что вовсе нет никакого греха для мужчины и женщины находить удовлетворение и покой друг в друге. Однако страсть к Христовой невесте считалась кощунством и преступлением против веры. А это еще хуже, чем один из смертных грехов – прелюбодея­ние.

За его спиной один воин сказал другому:

– Ты видел ту маленькую сестру с огромными го­лубыми глазами? Жаль, что такая красотка предна­значена Господу, а не кому-нибудь из смертных.

– Да, – отозвался другой, – ей следовало бы со­гревать постель смертного.

Оба рассмеялись, но смех застрял у них в горле, когда по ним прошелся взгляд холодных серых глаз хозяина. Адриан славился благочестием, жил скром­но, как монах, и не позволял богохульствовать в сво­ем присутствии. Умные люди старались не злить его без всяких на то оснований.

Всадники продвигались все дальше на север, пол­ная луна освещала их путь, но белый, серебристый свет ничуть не улучшил настроение Адриана, знав­шего, что он виновен в грешных помыслах точно так же, как и любой его рыцарь.

Мериэль шевелила губами, читая тщательно вы­писанные строки перевода любимых латинских изре­чений:

– Вначале было Слово и Слово было с Богом, за­тем Слово стало Богом, – девушка не вполне понима­ла, что означала эта фраза, но для нее это всегда было таинством и радостью веры. Сегодня, когда до начала церемонии осталось всего двое суток, эта ра­дость и таинство просто необходимы.

Скрестив ноги, Мериэль сидела на постели, дер­жа тяжелую книгу на коленях, и рассеянно водила пальцем по странице с рисунками. Они изображали лесных зверей и рыб, а заглавная буква представляла собой рыбу с причудливым хвостом, изящно выпол­ненную голубой краской. Мастерство изображения восхищало девушку, однако даже такая красота не могла снять камень с души.

В монастыре Ламборн послушница, готовящаяся к постригу, проводит три дня в одиночестве в уедине­нии кельи и освобождается от всех обязанностей, за исключением пения гимнов. Похожую церемонию проходят юные дворяне, готовящиеся стать рыцаря­ми. В распоряжении Мериэль была одна из самых дорогих книг монастыря – евангелие и свечи. Ей раз­решили взять с собой сокола, и сейчас Руж дремала на жердочке в углу.

Когда она начала очищение, мать Роуз посовето­вала глубже заглянуть в себя и разобраться в своих помыслах и стремлениях. Несомненно, настоятель­ница, постоянно общаясь с людьми и интересуясь по­литикой, была знатоком человеческих душ и прекрасно понимала, что послушницу раздирают сомнения.

Мериэль, закрыв книгу, встала и подошла к двери кельи – четыре шага в ширину и шесть в длину. Если пожелать, то можно открыть дверь и выйти. Если на дворе белый день, можно отправиться на монастырс­кие поля и помочь в уборке урожая. Однако келья почему-то казалась тюрьмой, из которой невозможно убежать. Отчего же послушница не может спать – сон бежит от нее и она боится, что перестанет ды­шать, когда закроет глаза?

Но самое страшное – девушка не может молить­ся. Мериэль всегда было легко, приятно разговари­вать со святой Божьей Матерью, Отцом и Сыном, будто с собственной семьей. Но сегодня, когда следу­ет готовить душу для самого торжественного собы­тия в жизни, она не находила успокоения в вере, бывшей всегда центром, смыслом ее существования. Ее мысли беспорядочно мечутся.