Сесилия Грант - В сетях любви

Он еще раз набрал в легкие побольше воздуха, чтобы нырнуть в океан воспоминаний.

— Я таскал его по разным полевым госпиталям, потому что думал… я ужасно устал, я плохо соображал. Я надеялся, что какой-нибудь хирург даст мне другой ответ. Я не хотел сдаваться.

— Потому что ты знал, что у него жена и ребенок.

— Да.

— И потому, что ты надеялся исправить вред, который нанес ему, когда поднял с земли.

— Да. — Его голос прозвучал хрипло и сдавленно, точно так же, как в ту ночь. Воспоминания когтями вцепились в него и тащили назад: он опять ощутил во рту сухость из-за многочасовой жажды. — А главное, потому что я пообещал ему, что все будет хорошо, и он поверил мне.

— Как все закончилось? — Спокойная и абсолютно равнодушная, как капрал, допрашивающий пленного.

— Я ничем не мог помочь ему. — Снова то чудовищное чувство собственной бесполезности, беспомощности. — Я даже не смог достать ему опия. Я просто таскал его по госпиталям, лишь продлевая его муки. В конце концов он стал умолять, чтобы я пристрелил его.

Она на короткое время задумалась, осмысливая услышанное.

— И ты оказал ему эту услугу?

— В нашем полку не было ружей. Мне пришлось бы воспользоваться мушкетом, а для меня… — «Для меня имело значение, как убить человека». — И я действовал руками.

Опять молчание, причем настолько долгое, что он повернул голову и посмотрел на нее. Единственным признаком задумчивости была изогнутая бровь.

— Покажи мне.

Господь всемогущий! Худший поступок в его жизни, а ее интересуют технические детали. Зачем ей это? Чтобы живее представить всю картину или чтобы воспользоваться этим знанием, если возникнет такая надобность.

Не важно. Он принял решение открыться ей, хотя мог бы дождаться встречи с теплой, душевной женщиной. Терпеливой и жизнерадостной. В ней же он этих качеств никогда не обнаружит.

Он взял ее руки, положил их на свою шею.

— Здесь есть вена, — сказан он, передвигая ее большой палец. Она сосредоточенно разглядывала расположение рук. — Если нажать на нее, можно перекрыть кровоток. И тогда наступит конец.

Ее взгляд переместился на его лицо. А руки остались там, куда он их положил. Мгновение казалось, что она может… А будет ли он сопротивляться, если она решится? Может, сдаться окончательно, позволить ей навсегда освободить его от земного бремени?

Однако она ничего не сделала. Она убрала руки с его шеи и, сложив их вместе, подсунула под щеку. И не произнесла ни слова.

Зря он ей рассказал. Вернее, ему надо было уже давно рассказать ей все. До того, как он впервые прикоснулся к ней и переспал с ней.

— Скажи что-нибудь, Лидия. — Слова прозвучали жалобно, но он не смог быть бесстрастным. Лежа рядом с ней и не догадываясь о ее мыслях, он чувствовал себя обломком, который мотается по бескрайнему морю. — Я не умею читать твои мысли. Я не знаю… я не представляю, что ты хочешь. То ли ты хочешь, чтобы я… — «Помог тебе одеться и нанял кеб, который отвез бы тебя домой. Или попросил прощения за то, что спал с тобой. Или заткнулся и заснул».

Две секунды прошли в полнейшей тишине. Затем она приподнялась, перебросила через него колено и оперлась руками на матрац по обе стороны от него.

— Возьми меня, — сказала она. — Я хочу, чтобы ты взял меня.

Он весь сжался. Взять ее после столь безжалостного и мрачного признания, перейти от серьезного настроения к плотским утехам — это запятнает его последние остатки чести.

— Не могу. — Неужели она не понимает? — После всего, что я рассказал тебе.

— А теперь ты решил быть деликатным? — Ее глаза блеснули холодом и осуждением. — Я ничего нового от тебя не услышала. Все это было, когда ты впервые поцеловал меня. — Она оседлала его. — Все это было, когда ты спал со мною в Чизуэлле. Когда в первый раз прикоснулся ко мне. Когда потребовал, чтобы я душой и телом отдалась тебе. Когда я стояла перед тобой на коленях в Олдфилде и когда я стояла на четвереньках перед зеркалом. — Она принялась ритмично двигаться на нем, и он, проклятие, опять почувствовал возбуждение. — Так почему же все это мешает тебе сейчас, если не помешало тогда?

— Я должен был рассказать и предоставить тебе выбор, — Его тело бунтовало против его сдержанности. — А тогда я просто не мог устоять. Не мог. И даже сейчас не могу. — Он открылся перед ней весь и выставил перед ней на обозрение все свои слабые места.

— Ты не настолько благороден, как тебе хотелось бы. — Она обхватила его член — до бесстыдства крепко — и ввела его в себя.